Елена Федина - Завещание Малого Льва

Леций считал, что было как раз наоборот, но спорить не имело смысла. Ингерда всё решила сама, и он где-то в душе уже с ней согласился.

— Я никогда не была с тобой счастлива, — беспощадно и безразлично заявила она, — разве только короткими вспышками. Я не была любимой, я не была необходимой… Я очень сильная, Леций, я привыкла выходить победителем и не выношу, чтобы меня жалели, поэтому никто никогда об этом не догадывался. Да и сейчас никто не узнает… как никто не увидит моей старости. Такого удовольствия я твоим львицам не доставлю.

— И поэтому ты хочешь меня бросить, — уточнил он, совершенно отупев не то от боли, не то от бесконечной досады, на то, что бесполезно сто раз объяснять одно и то же: и про львиц, и про аппиров, и про любовь…

— Я хочу тебя освободить, — сказала она, — тебе нужна другая жена, такая же бессмертная…

— Я смертен.

— … и великая, как ты. Твоего полета! Ты великий, Леций, кто же будет отрицать? Ты почти что бог. Вот и найди себе богиню и будь с ней счастлив. Я заполнила кусок твоей жизни, не самый длинный, полагаю, и не последний, родила тебе двоих детей. Скажи мне за это спасибо и отпусти меня. Я слишком устала.

Она сказала так и опустошенно упала в кресло. Халат распахнулся, она поспешно прикрыла им ногу. Это было в последний раз, когда он видел ее коленку, гладкую, точеную и позолоченную искусственным загаром. Он не до конца понимал, что происходит, только то, что ему выставили счет и расплачиваться придется по полной программе.

— А как же Ассоль?

— Ассоль принцесса. Будет жить с тобой во дворце. А меня она всегда найдет, если я ей понадоблюсь.

— На Земле?

— Я еще не решила. Может, и на Марсе. Домой в Радужный я уж точно не вернусь. Там меня все знают.

— Там все постарели, не только ты.

— Я — не все.

Она сказала это твердо. Он с этим согласился.

— Да. Ты — не все.

Замены ей не было, не было второй такой Ингерды Оорл. Он не мог себе представить другую коленку, которую захочется погладить… вот если бы только Ла Кси сошла с небес и сказала, что всегда любила только его, а Ричард — просто ошибка. Вот тогда… Мечты у него, конечно, случались, мечты о совершенно недостижимом. Но в реальности он никого не желал, кроме своей жены. Он вообще был реалистом.

Видимо, лицо его всё-таки передернулось от боли, когда он представил предстоящую пустоту и те беспощадные способы, которыми он будет эту пустоту заполнять.

— Не думай, что мне легко, — вздохнула она.

Леций отошел к окну, он даже не мог на нее сейчас смотреть.

— Как я от вас устал, от сильных женщин, — сказал он, — Сия говорила точно так же. Она бросила своего ребенка, новорожденного, беспомощного, уродливого. Она одна за всех решила, что так будет лучше. «Не думайте, что мне легко!» Это мы младенцу должны объяснить? Я, конечно, не младенец, я мальчик постарше… но слышу то же самое… Знаешь, я всё-таки возьму этого парня и буду воспитывать его один. Кажется, мы с ним друзья по несчастью.

— Ты собирался взять его и так, — усмехнулась Ингерда у него за спиной, — даже не интересуясь, что я думаю по этому поводу. А я — не бесплатное приложение к Верховному Правителю.

Он подумал, что слуги подслушивают не только во дворце, но и в больнице. Он хотел не так, он хотел подготовить ее медленно и осторожно, но это уже не имело значения.

— Что еще тебе доложили? — спросил он, оборачиваясь, его тупое отчаяние сменялось раздражением.

— Тебе любопытно? Надо же! Так вот: Скирни рыдала, когда ты ушел. Пила успокоительное. Почему ты не отдашь ей этого ребенка, не понимаю?

— Он Индендра.

— Ах, боже мой! Индендра! Как ты всех замучил со своей династией! Девочка мечтает о ребенке, готова полюбить любого урода. Да его только эта блаженная и способна полюбить. Зачем их разлучать, ты мне скажи? Ради чего?

— Ничего я тебе не скажу, — окончательно разозлился он, — с какой стати? Тебя здесь уже нет. Ты на Марсе!

Ассоль до конца не верила, что это случится: мало ли ссор бывало у родителей. Потом мама собрала сумку и уехала из дворца. Перед глазами так и стоял ее оранжевый плащ с меховой оторочкой, который она затянула поясом на узкой талии, накинула капюшон и решительно спустилась по лестнице. Она была как маленький костер, который перестал гореть во дворце. Потом она позвонила уже с Земли, из какого-то жаркого места. Она была совершенно чужая и отстраненная, в темных очках.

— Всё в порядке, детка. Я пока не знаю, где остановлюсь. Потом сообщу тебе.

— А когда ты вернешься?!

— Ассоль, я же объясняла тебе… никогда.

— Мама!..

Она всё рано не поверила, так и слонялась по дворцу в самое дурацкое время дня — полпервого. Семейные обеды давно канули в лету, собрать всех в одно время было просто невозможно: если Эдгар сбегал от своих послов, то Алеста задерживалась на репетиции, а отец с кем-нибудь запирался в кабинете. Зигфрид, как начинающий Прыгун, страховал земных альпинистов, облюбовавших местные вершины. Его вообще неделями не было дома, а в остальное время он непрерывно отсыпался. Джаэко торчал в общежитии со своими друзьями-студентами и с ними жевал бутерброды, а Сьюлли, конечно, выползал, но только и делал, что ел и пил. Теперь не стало и мамы.

Ассоль ткнулась в кабинет отца. Его не было. Она поплелась на половину Эдгара и к своему удивлению застала брата дома. Он что-то искал в своих шкафах, худой, лохматый и очень злой.

— Эд, она уже на Земле!

— Кто?

— Мама.

— Чего удивляться? — усмехнулся брат, — одни Прыгуны в родне!

— Чего удивляться?! Она же нас бросила!

— Меня она уже бросала, — Эдгар продолжал деловито перетряхивать содержимое полок, — и не раз бросала. Это у нее такой метод решать свои проблемы.

— Но она же вернется, Эд? Правда?

— Не знаю.

— Разве папа в чем-то виноват?

Эдгар взглянул на нее совсем уж раздраженно.

— Не знаю, Ассоль!

Она поняла, что он так расстроен, что даже не может об этом говорить. Отец тоже запирался в кабинете или исчезал и ничего не хотел объяснять. А мама говорила полную чушь — про какую-то старость!

— Жалко Герца нет, — сказала она, — он бы ее не пустил!