Дэвид Герролд - День проклятья

– Вдохновляющее напутствие, – заметил я.

– Весьма полезное, – парировала Флетчер.

– Почему?

– Я же говорила, что вхожу в Консультативный Совет. Сегодня Сан-Франциско пригоден только для политических игр.

– Простите?

– Это еще одна блестящая идея Агентства. Сан-Франциско мог бы стать отличным островком безопасности – он окружен морем с трех сторон. Но, к сожалению, там очень много руин, которые требуют расчистки, а у нас чересчур много воинствующих ретроградов, готовых грудью заслонить каждый телеграфный столб.

Вот губернатор и запретил им появляться там. Мне ежемесячно платят три тысячи – только бы я клялась и божилась, что город по-прежнему остается эпидемическим очагом.

– Разве это не так?

– По правде говоря… так.

Мы перевалили середину моста, и перед нами открылся город, точнее, его останки.

Панорама была жутковатой. От Сан-Франциско остался только скелет, все остальное сгорело. Сломанным зубом торчал Транс-Америка-Тауэр, Койт-Тауэр уцелел, но почернел от копоти. Многих зданий я просто не нашел – на их месте лежали развалины и груды кирпичей.

– О Боже…

– Я вас понимаю, – кивнула Флетчер. У меня перехватило дыхание.

– Я видел видеозаписи. Но… даже не представлял… как это страшно.

– Все реагируют так, по крайней мере в первый раз. У меня до сих пор сжимается горло, когда я еду по мосту.

– Там… ничего не осталось.

– Над городом прошел огненный шквал. Эти слова объяснили все.

Флетчер повернула запор рулевого колеса, выдвинула его в рабочее положение и сама повела джип. Автопилот хорош на гладкой дороге, среди развалин он может растеряться. Мы съезжали с моста в зловещей тишине.

– Вы помните Сити-Холл? – спросила Флетчер.

– Да. Перед ним еще была площадь.

– Площадь по-прежнему на месте. Только от Сити-Холла мало что осталось.

Она лавировала по ущелью из стали и кирпича – бывшей Маркет-стрит. Здесь выгорело все, что могло гореть, а некоторые дома буквально расплавились от жара. Я заметил табличку «Управление Сан-Франциско по делам колдовства» и подумал, что едва ли во всей Калифорнии сохранился хоть один колдун.

Тогда мы думали, что эпидемии закончились. Мы спустились с гор, вылезли из своих щелей. Мы считали, что у нас есть вакцины. Правительство убеждало в их надежности. Словом, имелись все основания вернуться.

Но болезни не закончились, прививки помогали только в редких случаях, и города по-прежнему таили опасность. Эпидемии разразились с новой, не виданной дотоле силой. Началась паника. Вспыхнули пожары, превращаясь в огненный смерч. Когда он прошел, Сан-Франциско не стало. Казалось, мы ехали по кладбищу.

– Вы говорили, что здесь работали военные, – сказал я.

– Большая часть работ по-прежнему ведется за пределами зоны, – ответила Флетчер. – Многое делают роботы. – Неожиданно она махнула рукой: – Смотрите…

– Что там?

И тут я увидел. Притормозив, Флетчер указывала на зомби.

Кроме рваного одеяла, заменяющего пончо, на нем ничего не было. Изможденный, словно живые мощи, он выглядел столетним старцем: сероватая кожа, белые волосы, свисающие на плечи сальными прядями. Определить его истинный возраст было невозможно.

Казалось, его мимикой кто-то управляет: на удивление пустой взгляд, а выражение лица меняется с невероятной быстротой. Рот безостановочно жевал, по подбородку тонкой струйкой текла слюна. Как дебильный ребенок, он то высовывал, то втягивал почерневший язык; щеки надувались и опадали. Он напоминал рыбу в аквариуме.

Зомби обернулся и посмотрел на нас. На минуту показалось, что тот, кто жил раньше в этой телесной оболочке, изо всех сил пытается воскреснуть. Выражение лица на секунду стало осмысленным, ресницы удивленно дрогнули – и опять глаза стали пустыми. Казалось, он пытается зацепиться за что-то взглядом. К тому же зомби как будто потерял равновесие. Он схватился за передок джипа и уставился на нас сквозь стекло, покачиваясь из стороны в сторону и переводя глаза с Флетчер на меня. Изучая нас, он поморгал. Лицо его недоуменно сморщилось.

– По-моему, он пытается вспомнить нас, но не может, – шепнул я.

Флетчер кивнула.

– Отказала память. Прошлого для них нет. – Что?

– Для зомби существует только то, что они видят в данный момент.

Словно подтверждая ее слова, недоумение на лице зомби сменилось гримасой боли.

Казалось, он готов расплакаться, но забыл, как это делается. Он протянул дрожащие пальцы к Флетчер, потом ко мне. И тут же переключился на собственную руку, похожую на серую клешню, изучая ее, словно увидел впервые. Он уже забыл о нас и недоуменно моргал. Его рука упала, он повернулся и бесцельно побрел прочь, снова превратившись в неодушевленное создание. Он ковылял куда-то на запад.

Мне и раньше доводилось видеть их. Так ведут себя раненые, когда от отчаяния опускаются. Стоит им перейти рубеж – и обратной дороги нет.

Флетчер покосилась на меня, словно хотела возразить, но вместо ответа тронула машину с места.

На Маркет-стрит нам то и дело попадались зомби, все, как один, тощие и грязные, бредущие на запад, одетые в какое-то тряпье, а то и вовсе без ничего. Их движения были нескоординированными, отрывистыми, сюрреалистическими. Если бы не бессмысленное выражение на лицах, это напоминало бы исход заключенных из Освенцима, Бельзена или Бухенвальда. Но у узников концлагерей, по крайней мере, в глазах что-то теплилось – пусть даже только страх и безнадежность. В зомби не ощущалось и этого.

Они были… отрешенными. От всего на свете и даже от самих себя. Странное зрелище: взгляд быстро перебегает с предмета на предмет, ни на чем не останавливаясь, лица решительно ничего не выражают, конечности дергаются.

Флетчер притормозила, чтобы объехать кучу камней. По большей части зомби не обращали на нас внимания. Грязное существо, мужчина это или женщина – разобрать невозможно, – ковыляло рядом с машиной. Оно провело рукой по капоту; лицо его стало почти счастливым.

– Он выглядит так, словно накачался наркотиками, – заметил я.

Флетчер кивнула. Она славировала между двумя горами кирпичей и повернула на боковую улицу. В развалинах на левой стороне я узнал Брукс-Холл. Вместо афиши на нем была надпись: «Святой Франциск снова терпит мучения». Кто мог оставить здесь такое послание?

Мы выехали на широкое грязное поле. В противоположном его конце неясно вырисовывались руины, напоминавшие разрушенный замок, – все, что осталось от Сити-Холла. Еще угадывались широкие каменные ступени, а то, что когда-то было великолепной площадью, превратилось в пустырь, заваленный бетонными глыбами.

Здесь больше ничего не росло.