Александр Усовский - Книги лжепророков

Одиссей молча кивнул. Володя Мороз — это Тетрис, его коллега; что ж, будем надеяться, что у пацанов всё получиться…

Как бы в ответ на его молчаливые сомнения Лёха, махнув рукой, бросил:

— Не ты первый — не ты последний; не мучайся сомнениями, Алекс тебя до Бреста, как младенца в люльке, доволокёт!

Одиссей недоверчиво покачал головой.

— А что ж тогда про побои спрашивал? И я что, по твоему паспорту через границу попрусь? Мы ж не похожи вообще?

Лёха таинственно улыбнулся и ответил:

— А не спеши поперёк батьки в пекло. Паспорт тебе мой без надобности, мне он нужнее. Тут вопрос во времени пересечения границы…. Да ладно, не напрягайся! Придёт время — всё сам и узнаешь…. О, вот и наши бойцы!

Вчетвером они прошли к автобусному вокзалу, находящемуся здесь же, на площади — и Алекс, достав бумажник, обратился к Лёхе:

— Короче, погужуйся в Перемышле и окрестностях дня четыре; там в Пшеворске и Ярославе, я слышал, есть замки — посети. Купи путеводители, рекламные буклеты, побольше всякой хрени. По легенде ты — студент из мажоров, путешествуешь в своё удовольствие, шаришься по замкам и крепостям южной Польши и Украины. В Медыке, ежели поляки станут пытать, почему здесь границу пересекаешь, а не в Бресте — скажешь, что едешь посмотреть на замки в Баре, Галиче, Золочеве, Скалате — запиши на всякий случай. Да, сюда же можешь до кучи и Хотин с Каменец-Подольским назвать, хуже не будет. В дьюти-фри купи три бутылки дорогого коньяка — "хеннеси" или "курвуазье"; "мартель" не покупай, сейчас у мажоров эта марка не в почёте. Три! К провозу разрешена одна, две ты, поломавшись, как целка — отдашь хохлам, они тебя за это будут в жопу целовать, и пропустят на ридну неньку Украину без напрягов. Вроде всё?

Лёха молча кивнул, и, достав пошарпанный блокнотик, старательно записал названия указанных населенных пунктов

Алекс протянул ему паспорт и кипу банкнот.

— Здесь тысяча злотых и пятьсот бакинских. Доберешься до Хохляндии — брякни мне на домашний, у меня дома всегда кто-нибудь есть. Сообщишь о прибытии. Если не брякнешь — будем знать, что тебя приняли…. Потерпишь?

Лёха улыбнулся.

— А если я скажу, что мне эти полтора месяца будет невмоготу посидеть — ты сам в Перемышль поедешь? Перетерплю, чего уж там…

— Ну, тогда всё. Твой автобус до Жешува через двадцать пять минут отправляется — мне в рецепции паненка доложила. Так что — счастливого пути! Ни пуха!

— К чёрту! — отрубил Лёха и, пожав руки оставшимся у гостиницы товарищам, не спеша, направился к автовокзалу.

Алекс обернулся к двоим оставшимся своим спутникам.

— Теперь — пункт номер два. Саня, ты сейчас у нас — прима-балерина Большого театра. Задача у тебя простая, как три копейки: заходим в бар, и, если видим бело-голубых — ты подходишь к стойке и заказываешь выпивку. Кладёшь лопатник на стойку. Запомни этот момент — от него всё зависит. Как только положил лопатник — типа, приготовился рассчитываться — ближайшему фанату "Леха" говоришь какую-нибудь гадость. Но говоришь так, чтобы слышал только он и его коллеги. Он тебе тут же рихтует физиономию, мы подписываемся, и устраиваем небольшую битву под Матеёвицами5. Полиция примчится сразу — постерунек вон, напротив. То есть убить или всерьез покалечить мы кого-то вряд ли успеем, да и нас вряд ли крепко помнут — ежели планида окажется к нам спиной.

Одиссей почесал затылок.

— Алекс, мы ж тут типа чужие…. Как бы проблем не навалилось.

Его собеседник покровительственно улыбнулся.

— Познаньцы здесь еще чужее. Ты учти, когда мы говорим о поляках — говорим вообще-то о трех или четырех разных народностях. Здесь, где мы сейчас стоим — была Российская Империя, её Привислянский край. Со здешними аборигенами мы общаемся свободно, и они наш типа польский отлично понимают. Познань была Германией, и тамошний польский язык мне лично почти непонятен, да и русский там понимают с трудом. Так что здешние и познанцы — две очень отличных друг от друга нации, с очень разной ментальностью и исторической судьбой. Может быть, поэтому и посейчас у местных с великопольскими очень и очень большая недружба. Вражды, конечно, открытой нет — всё ж формально они единая нация — но в нашем случае менты будут за нас стопудово: какие-то, блин, познаньские отморозки напали на коммерсантов из Беларуси! Мы, чтоб ты знал, в этой местности частенько лук и яблоки закупаем, так что, сам понимаешь, малую толику в бюджет этого Гарволина потихоньку вкладываем. Район этот сплошь крестьянский, доход здешние селяне имеют только с земли, местные власти в экспорте своей продукции заинтересованы кровно. Поэтому в благожелательности местных ментов к нам можешь не сомневаться. Так вот, с того момента, как нас примут и поволокут в мусарню — ты Алексей Татаринов, у которого злые познаньские фанаты стырили паспорт. Лопатник в свалке наверняка кто-нибудь приберет, а нет — мы сами его на пол типа случайно сбросим.

— И что, этого будет достаточно? — удивился Одиссей.

Алекс терпеливо разъяснил:

— Нет, этого будет мало. Но с бумагой из здешней мусарни мы тут же отправимся в наше консульство в Варшаве, где тебе, Алексею Татаринову — а мы со Славой на Библии поклянемся, что ты — это ты — так вот, там тебе выпишут разовый пропуск на проезд границы. Для консульских сидельцев это — обычное дело. Белорусов в Польше каждый год бывает по полтора миллиона, из них сто-сто пятьдесят раззяв и балбесов, которые теряют свой паспорт, всегда найдется. Так что это дело в консульстве поставлено на промышленную основу, и ксиву тебе выпишут за часа полтора — тем более, у них на руках будет бумага из гарволинской полиции, где подтверждается твоё имя и фамилия. Консульский сбор уплатим — и можем отправляться в любезное Отечество.

— А Лёха? — Одиссея в этом раскладе пока всё устраивало, но не получится ли так, что за его успешное возвращение на Родину кто-нибудь сурово поплатиться?

— А Лёха, как ты уже слышал, перейдёт границу с Украиной. Конечно, могут и его по компьютеру пробить, но для этого он должен вызвать подозрение у погранцов поляцких; а он всё сделает так, чтобы подозрений не вызвать. На крайняк — ежели его пробьют и с удивлением узнают, что границу оный гражданин уже пересёк — отсидит полтора месяца за нарушение правил пересечения рубежа, да поляки ему штамп запретительный на год впендюрят. Криминала ж нет никакого!

— Тогда пошли? Где нам удобнее это сделать? — Одиссей вопросительно глянул на Алекса.

Тот вздохнул, перекрестился и, оглядевшись, решительно кивнул на ближайшее заведение:

— Туда!

В гомонящем и галдящем баре обстановка была, как в любом подобном заведении в любом уголке Земли — сигаретный дым, пиво, бубнящий в углу телевизор; Одиссей, увидев у стойки троицу парней явно фанатского вида, украшенных бело-голубыми шарфами — решительно направился в их сторону.