Андрей Лазарчук - Гиперборейская чума

Активность возымела действие: первой исчезла девка с коляской, потом посты наблюдения с биноклями. Последним смылся «пропойца», к тому времени многократно сфотографированный. Телекамеру, привинченную к фонарю, пока решили не трогать: пусть позабавятся люди, жалко, что ли. Тем более, что идущий от нее кабель — тонкий и прозрачный — глазастая Катька Кулиганова проследила до самого его пропадания все в том же сигаретном киоске. Пост тети Фиры был от этого киоска метрах в сорока, и именно там она стала покупать свои любимые «More» с ментолом.

Короче, началась правильная война разведок.

Честно сказать, поначалу мы уверены были, что все эти неприятности происходят из-за «Лаокоона». И ждали, что вот— вот заявится некто, желающий нас закупить на корню или как— то иначе, но пресечь нашу деятельность в этом направлении.

Получилось, однако, иначе.

В тот вечер Крис жаловался на вялость и ленность, на боль в голове и отвращение к человечеству — короче, начиналась его обычная депрессия. Начиналась не вполне по расписанию, до полнолуния была еще неделя, но такое случалось и раньше. Все же после полуночи — Хасановна только-только улеглась — он захватил саксофон и пошел на крышу — в сопровождении Ираиды и одного из охранников, Паши по прозвищу Бурчало. Буквально через минуту — я еще не успел даже расположиться перед телевизором, чтобы посмотреть что-нибудь развлекательное, — они ссыпались вниз, и Паша тут же метнулся в сортир. На лице Ираиды остались одни глаза — черные и огромные. Крис казался вялым и безучастным, но я знал, что именно так у него проявляется испуг.

Настоящий испуг.

— Я только не понимаю, как они это сделали? — процедил он. — Где они просочились?.. Иван, плесни-ка водки. Морду свело.

Я налил ему полную, немного Ираиде и совсем на донышко, чтобы и запаха не было, проблевавшемуся Паше.

Коломиец держал их в большой строгости и поблажек не делал никогда.

— А я-то думаю — с чего это меня корежить начало: — Крис брезгливо посмотрел на свои руки и повернулся к кухонному крану — помыть. — Ну, скоты:

— Что там такое? — спросил я Ираиду.

— Там: там: Я даже не знаю, как описать:

— Я сам, — не оборачиваясь, сказал Крис. — Павел, ты как?

— Нормально, шеф. Я ведь не слабак какой:

— Ничего, брат. От неподготовленного человека трудно ожидать другого. Ты еще молодец, до сортира донес: Ладно, нам тут покрякать надо в узком кругу:

Но с кряком получилось не сразу. В конце концов, выпив и чуть успокоившись, Крис рассказал, что на крыше, как раз на его «астральном посту», кто-то очень тщательно и умело совершил «Entonnoir du sang» — тайное вудуистские действо, заставляющее и в буквальном, и переносном смысле застывать кровь в жилах. Года два назад мы были невольными свидетелями этого обряда в тамбовских лесах — и даже меня, успевшего все-таки отвыкнуть от афганских картинок, продрало тогда насквозь. Но каким образом эти мерзавцы просочились на крышу незамеченными, как протащили несчастных кошек, и почему никто не слышал, как кошки орали — а они не могли не орать:

— Вот, значит, кто на нас пытается наехать, — раздумчиво сказал Крис. — Как они там себя обозвали: «Шуйца Мороха»?

Помнишь, мы еще долго дознаться не могли, что это за тварь такая — Морох: Я, братцы, в самом начале подумал почему—то, что «Кровавый косяк» — их ручек дело. Связи тогда не уловил: а скорее, просто запутался.

— Ниточка у нас теперь есть, — сказал я. — Можно попробовать потянуть:

— И выдернуть чеку, — сказала Ираида.

Я пожал плечами:

— Возможно. Но, думаю, за три секунды мы успеем отрыть себе окопчик:

Крис обежал кухню каким-то отсутствующим взглядом.

Он говорил, что иногда, глядя вот так, мимо всего, он ухитряется увидеть что-то под поверхностью вещей. Мне всегда хотелось узнать, что именно он видит.

— Ребята, — сказал он наконец. — Хочу, чтоб вы прониклись. Мы — вляпались. Очень глубоко и погано. Вряд ли те ребятки простили нам первый наш наезд — и вдруг мы опять попадаемся им на глаза, нагло давим следующую мозоль:

Реакция в этом случае может быть: безрассудной. Вы меня понимаете?

— Вполне, — сказала Ираида.

— Рано или поздно они поймут, что это, — он ткнул пальцем вверх, — не сработало. Это первое. Второе: я не думаю, что наша игра мускулами перепугала их до вечной икоты. Кроме того, я сам не очень люблю, когда на меня наезжают, да еще с применением всяческой чертовщины — третье:

— Короче, ты пытаешься вырулить на то, что хоть не мальчик, но хочешь в Тамбов. Так?

— Ну: да.

— С группой здоровья?

Он молча кивнул.

— А ты уверен, что это на самом деле тамбовские волки, а не подстава?

— Уверен. Такое не скопировать. Это даже не почерк — это: отпечаток, что ли. Клише.

— А какого же черта их принесло в Москву? Думаешь, в Тамбове кончились бомжи?

Крис потеребил нижнюю губу. Было как-то особенно тихо — той тишиной, которая усиливает далекие и гасит близкие звуки. Так бывало осенью в горах, когда небо закрыто, а луна — голубым пятном, и на фоне этого пятна с севера летят птицы.

Слышно, как они тихо переговариваются меж собой.

— Москва и без них достаточно мистический город, — проговорил Крис, — а с ними, может быть, превращается во что-то большее: — и он снова обежал кухню и нас тем же пустым взглядом. — Что это я такое сказал?..

— Вы верите в: как бы сказать?.. — Ираида мучительно задрала одну бровь.

Крис молчал. Сейчас его можно было бить кувалдой — он слышал только внутреннего себя.

— Мы с Крисом несколько не совпадаем во мнениях, — сказал я. — Он уверен, что всяческая магия действительно существует в окружающем мире, но представляет собой совсем не то, что люди по этому поводу думают. Поэтому он избегает называть всякие потусторонние явления по именам, чтобы избежать стереотипного восприятия. Я же считаю, что все это размещается только в сознании людей, но когда множество людей верят во что-то несуществующее, то абсолютно не важно:

— Это я все понимаю, — сказала Ираида. — Наподобие того, как рай — место по ту и по эту сторону рассвета. С одной стороны, оно существует, с другой — в него веришь. Путь по лунной дорожке: Но я спрашивала немного о другом. Ведь искусство пересекать границу тени передается из поколения в поколение, и человеку, чтобы всерьез овладеть им, приходится отказываться от вещного мира и бродить меж живых людей, как меж призраков-синкир". Обучение занимает всю жизнь:

— Ты хочешь спросить, откуда в Тамбове гаитянская грусть? Надуло ветром перестройки. Наверное, бывают периоды, когда усвоение всяческой дряни идет чертовски быстро: как у малышей: