Кейт Лаумер - ФАТА-МОРГАНА 1 (Фантастические рассказы и повести)

Холльборн посмотрел на часы.

— Без четверти двенадцать. Хотите посмотреть, как будет приготовляться наш завтрак?

— С удовольствием!

Когда раздался первый удар часов, очаг пронзительно свистнул, и в тот же миг вся кухня пришла в движение. На конфорку очага соскользнула с полки кастрюля, над ней открылся кран, и из крана потекла вода; затем открылся другой кран, и оттуда посыпалось какао в порошке, уже заранее смешанное с сахаром. Затем кастрюля автоматически закрылась крышкой. Через несколько минут какао было готово, отодвинулось в сторону и дало место другим кастрюлькам, послушно прыгавшим с полок.

— Так у нас приготовляется все, — пояснил Холльборн. — Автоматические ножи режут мясо и бросают его на сковородку, автоматически открываются банки с консервами и приготовляются сами собой овощи. Машины безошибочно делают свое дело, но нужен человеческий мозг, который управлял бы ими, потому что думать они не умеют и из них нельзя создать искусственных людей.

Я посмотрел на американца и сказал нерешительно:

— Меня очень интересует один вопрос: кто был Венцель Апориус?

— Я не знал его, — ответил Холльборн, — я только много слышал о нем от вашего дяди. Это был великолепный изобретатель, но несчастный человек. Все эти машины — дело его разумами его рук. Но в конце концов эти же самые машины помутили его разум. Ему стало казаться, что он создал не машины, а чудовищных людей, которые погубят его, которые в заговоре против него… Ваш дядя хорошо знал Венцеля Апориуса, но не спрашивайте его о нем. Ему тяжело говорить об этом… Кажется, их связывало очень многое… Кажется, мистер Шмидт был женихом дочери Апориуса. Она умерла от желтой лихорадки через несколько дней после смерти своего гениального отца, и с те пор ваш дядя не поднял глаз ни на одну женщину. Если вы когда-нибудь увидите у него женский портрет — это портрет дочери Апориуса… Могу вам сказать еще одно: у вашего дяди есть дневник Венцеля Апориуса.

В голосе Холльборна зазвучали теплые ноты. Он положил руку мне на плечо:

— Вы должны следить за тем, чтобы вашего дядю не постигла участь его великого учителя. Он уже не молод, и в его возрасте человек не должен оставаться наедине с существами, которых он создал сам и которые оказываются сильнее его.

Я думаю, перед вами блестящее будущее!

Я лежал на диване в своей комнате. В настоящее время мне нечего было делать. Силовая станция работала самостоятельно, мистер Холльборн лег спать и советовал мне сделать то же самое.

— Когда вернется мистер Шмидт и прибудет Аллистер с инженерами, начнется жаркая работа, а пока осматривайтесь вокруг и отдыхайте.

Но отдыхать я не мог. Сон бежал от меня… Я чувствовал, что нервы мои с трудом выдерживают все пережитое за эти дни. Все, что случилось со мной, было невероятным и в то же время вполне естественным… Но мысль о почти живых, о почти одухотворенных машинах наполняла меня жутью, ужасом и в то же время восхищением… Мне показалось, что я сам — одна из частиц этих машин, что мне выпадает на долю выполнить вместе с дядей его гениальный замысел: превратить эту бесплодную пустыню в плодоноснейшую страну…

Дверь распахнулась, вошел мистер Холльборн.

— Вы не можете уснуть — я слишком много рассказал вам сегодня. Выпейте вот это.

Через несколько дней утром за завтраком Холльборн сказал мне:

— Сегодня я покину вас. Мне нужно вылететь навстречу мистеру Аллистеру. Он прибывает завтра с двенадцатью инженерами.

Вскоре аппарат, на котором вылетел Холльборн, скрылся из вида. Я остался один. Перед наступлением вечера я проверил, все ли в порядке на станции и в машинном отделении. Все эти турбины и динамо казались мне уже друзьями. Внезапно пронзительный свисток прорезал воздух. Я побежал в комнату дяди. На матовой пластинке вспыхнула надпись:

«Спущусь через пять минут. Шмидт».

Я вынул всю заготовленную мною за эти дни работу и положил ее дяде на стол. Потом повернул рычаг — дверь распахнулась, прозвучал свисток, выскочил электрический вагончик. Я стоял возле глинобитной хижины, и сердце мое билось от радости.

Я видел, как гигантская птица, унесшая моего дядю в Сан-Франциско, плавно опускается на землю.

ГЛАВА 4

Дядя вернулся; говоря по правде, я был разочарован. Он выскочил из кабины аэроплана, держа в левой руке тяжелую папку с бумагами. Правую руку он торопливо протянул мне.

— How do you do?[5]

Очевидно, он мысленно все еще был в Америке и, увидев мое удивленное лицо, засмеялся. Затем пробежал мимо меня, вскочил в вагончик и, снова забыв о моем существовании, захлопнул дверь. Вагончик скрылся.

Я должен был терпеливо дожидаться, пока он вернется и, дождавшись, поехал следом. Когда я подошел к комнате дяди, он с досадой крикнул мне:

— Где ты пропадаешь? У нас тут дела по горло. Почему ты не поехал вместе со мной?

— Да потому, что ты захлопнул дверь у меня перед носом.

Он рассмеялся.

— Видишь ли, когда я возвращаюсь из такого путешествия, из какого вернулся сегодня, то всегда бываю рассеян и не замечаю того, что делаю.

Он протянул мне руку и усадил меня в кресло рядом с Холльборном.

— Слушай: завтра утром прибудут первые аэропланы. Я нарочно телеграфировал из Сан-Франциско Аллистеру, чтобы он задержал инженеров на два дня на Суматре. Нам надо закончить кое-какие приготовления. Кроме того, завтра утром прибудут двести золотоискателей с Аляски…

Я перебил его:

— Но ведь ты же говорил, что белые не могут здесь работать?

Я чувствовал на себе, как расслабляюще действует климат Австралии, а ведь я, в сущности, не был занят почти никакой работой… И все-таки к концу дня уставал так, будто ворочал каменные глыбы.

— Эти двести золотоискателей устроены особо, — возразил дядя. — Я бы сказал, что они сделаны из железа, и тела их закалены, как машины. Два года они работали в Аляске на лютом морозе, а до этого в африканских копях; кроме того, они уже рыскали по Австралии в поисках золота и слоновой кости… Нужно сознаться, что все эти молодцы — продувные канальи и бестии, каких еще не видывал свет. Они могут работать, как черти, а ночью пропивают и проигрывают все, до последней песчинки; нож всегда торчит у них за поясом, и они перережут человеку горло с такой же легкостью, с какой мы выругаемся.

В то время, как дядя расписывал качества этих молодцов, я думал: «Зачем же он набрал таких негодяев?»

И он, точно прочтя мои мысли, ответил:

— Они здорово работают. Я нанял их на три месяца. Разумеется, они считают меня сумасшедшим, так как я обещал им огромную награду, если они выроют мне каналы. И кроме того, я дал им письменное разрешение брать себе в собственность все золото и всю слоновую кость, которую они тут найдут. А то, что они найдут здесь золото, вполне возможно… И они очень рассчитывают на это. Первые дни они будут работать, как бешеные, а потом сбегут. Нам придется построить для них лагери и, конечно, позаботиться о том, чтобы в лагере был и кабачок и игорный притон — без этого они не могут жить. Разумеется, придется смотреть за этими висельниками во все глаза… Послушай-ка, мальчуган, — обратился он ко мне, — не будет ли это самым подходящим занятием для тебя?