Селия Фридман - Восход черного солнца

Красти с минуту смотрела на него с подозрением, потом закончила перевод. Словам ракхене понадобилось время, чтобы проникнуть в разум Потерянного; наконец уразумев, утыканный поспешно переспросил Хессет. Она зашипела в ответ с такой ненавистью, что это было понятно и без перевода. Утыканный застыл, разглядывая отряд. Он смотрел на Тарранта, долго и внимательно, но по лицу его было не прочесть, о чем он думает, потом резко повернулся и побежал в ночь, нервно подергивая хвостом. Мягкий снег заглушил звук шагов.

Дэмьен подождал, пока Потерянный скроется из виду, - главным образом, пока он перестанет слышать, - и бросил Тарранту:

- Не ожидал от тебя.

- Еще бы, - тихо отозвался Охотник. - Похоже, за эти дни я совершил много такого, чего сам от себя не ожидал.

- Не думала, что их жизни что-то для тебя значат, - с вызовом вставила Хессет.

Серебряные глаза обратились на красти, и в них блеснуло вялое злорадство.

- Ничего не значат. Но я признаю свои обязательства. - И он снова обратился к Дэмьену: - Ты спас мою жизнь. Вы все ее спасли. Но в твоем случае, преподобный... Я знаю, что это значило для тебя. Мы прошли одну школу - ты и я, - и я еще помню достаточно, чтобы понять, чего это тебе стоило.

"Какой боли", - говорили его глаза. "Какого стыда". Он кивнул туда, где тенью в ночи исчез Потерянный.

- Прими это как малое выражение благодарности. Несколькими сотнями смертей меньше. Они не будут у вас на совести, преподобный Райс. Это не перевесит всего зла моего существования... но это все, что я могу предложить, не рискуя лишний раз жизнью. Я сожалею об этом.

- Только помоги нам сейчас, и больше от тебя ничего не потребуется, твердо произнес Дэмьен. - Для того я тебя и вытащил.

Джеральд Таррант поклонился. И если он и чувствовал сейчас слабость, ее пересилила ненависть к врагу. Такая ненависть, что представить было страшно. Жажда мести и кровь Сиани укрепили не только плоть, но и дух.

- Как скажешь, - прошептал Охотник.

44

Туннель был длинный, темный и весь провонял плесенью. Это значило, во-первых, что живые ходили здесь достаточно часто, разнося повсюду ее хрупкие споры; во-вторых, сюда не задувал зимний ледяной ветер.

На Дэмьене были шерстяная сорочка и бриджи; еще надетая на голое тело плотная кожаная рубаха, которую скрывали складки верхней одежды, и к ней такие же наручи. Тяжелую куртку он бросил у входа в туннель, там же вязаный шарф и прочие теплые вещи. Утеплять-то они утепляли, но зато делали его толще, а это сейчас было ни к чему. Ножны теперь не были привязаны за спиной - он пристегнул их к поясу и горячо надеялся, что вовремя вспомнит об этом, когда понадобится быстро выхватить меч. Еще при нем были длинный нож, моток веревки, два крюка, набор отмычек и несколько амулетов. Последними он был обязан Тарранту, который Заговорил их - ровно настолько, чтоб оправдать их наличие. Арбалета при нем не было. Его трудней всего было оставить, но это громоздкое оружие, управляться с ним неловко, а человек, идущий на тайное убийство, не должен брать с собой то, что может его связать. Так уговаривал себя Дэмьен, чувствуя некоторую неуверенность без привычной тяжести в руке.

На бедре висел флакон с Огнем, тщательно упакованный в кожаный футляр. Его как раз стоило оставить, но если первая часть плана пойдет наперекосяк, Дэмьену надо будет чем-то отбиваться от демонической стражи. Больше он ничего стоящего не взял.

Поэтому он чувствовал себя почти голым. Но это и бодрило. Впервые с тех пор, как они покинули Джаггернаут, он был самим собой. Нет, его тревожила безопасность Сиани, его окутывало Творение Тарранта - зловещий, плотный кокон, затемнявший сознание... Но их самих здесь не было. Ему не приходилось следить за каждым их шагом, обдумывать, планировать, проверять... И насколько же так было легче! Он отвечал только за себя. Каждый услышанный звук имел значение, если касался его, и не имел, если не касался. Никак иначе. Мир разделился на черный и белый, угрожающий и безопасный, и разум его служил одной задаче: добраться из одного места в другое. Из одной точки в другую. И сделать это с минимальным ущербом для собственной персоны.

"Если это вообще возможно". Он вспоминал, что Таррант говорил ему про врага, перебирал одну за другой детали, пока медленно полз в темноте, насторожив глаза и уши. Он молился, чтобы Таррант оказался прав, молился, чтобы ему хватило снаряжения... и просто молился, за удачу. Он не ожидал, что его Бог вмешается в земные дела, не ожидал немедленного результата. Он просто напоминал себе, кто он такой. Пелена, которой окутал его Таррант, порочный покров, темное облако, пятнающее каждую мысль, - заставляла его вспоминать об этом почаще.

"Только бы он оказался прав. Только бы он действительно понимал ее так хорошо, как думает". И еще одна отстраненная мысль пришла в голову: "Жестокость, анализирующая безумие..."

Время от времени в тот туннель, по которому он полз, открывались какие-то другие, и ему приходилось останавливаться и проверять их. "Выходы из нижних пещер, - говорил Таррант. - Они соединяются с основным проходом в цитадель". Им еще повезло, что подземная система ходов подходила к поверхности Эрны так близко и влияла на структуру потоков. Иначе Тарранту пришлось бы долго их искать. А так он хотя бы разведал вход и основное направление под восточными горами. Этого, конечно, далеко не хватало, но это и все, что у них было.

На каждом перекрестке священник останавливался, прикрывал ладонью фонарь и вслушивался, всматривался, вчувствовался во тьму. Но не Задействовал чувства. После того, что сделал с ним Таррант, это было невозможно. И именно для этого он подчинился ему, позволил черной, извращенной душе окутать его, позволил Охотнику вонзиться в свой разум, как опытная вышивальщица вонзает иглу в ткань, кладя стежок за стежком...

"Не думай об этом". Сердце колотилось, он глубоко, медленно дышал, пытаясь унять дрожь в руках. Вся вера мира не избавит его от ужаса этого воспоминания. К горлу подкатывала тошнота, когда он вновь переживал, вспоминая, как Охотник пил его страх, так же уверенно запуская щупальца в его душу, как он запускал зубы в его вены. Но это было куда хуже. Зловещая пагуба вползла, извиваясь, в самые тайники его сознания, тонкие язычки слизывали мысли, дрожащие меж нейронами...

"Прекрати!"

От перекрестка до перекрестка он полз быстро, зная, что в ровных ракханских туннелях на таких участках негде спрятаться. Время от времени он ловил себя на том, что нащупывает меч, и отводил кулак от рукояти. Он должен быть безоружен. Это было важно. Каждая деталь плана была важна. Но мало приятного было в том, что он продвигался навстречу явной и определенной опасности, испытывая зуд в ладонях, напрягая мышцы, но не хватаясь за спасительную сталь.