Сергей Малицкий - Главный рубильник (сборник)

– Ну и дурак же я, – пробормотал Багги и шагнул через границу.

Из голубой осоки получаются отличные корзины. Особенно если плести их, пока трава не высохла. Выставишь сырыми на солнце, стебли подсохнут, выгнутся, листья натянутся на упругих ребрах, не корзина – загляденье. Только вот плести быстро надо, осока трава своенравная, сохнет зараза, потом ломаться начинает, пальцы кровенить. Зато если уж сплел, да высушил, она всюду годна. Можно рыбу ловить, можно лягушек собирать. Опять же яблоки, когда вызреют, только до яблок еще долго, и цвет пока не опал. И не опадет, если со стороны Города облако не придет. Тогда только цветы опадают и яблоки завязываются, когда облако приходит. Только яблоки в корзине плохо хранить, от них корзина ржаветь начинает, Вот странно, лягушек не боится, рыб не боится, а яблок боится. С другой стороны, ведь и яблоки эти есть так просто нельзя, нужно содой пересыпать, да выдерживать неделю, а сода нынче дорога. Да и не наберешь ее в корзину, сквозь щели высыплется, конечно, сода тоже кусками бывает, но все равно, пока донесешь, развалится, растрясется. Только что о соде говорить, если еще и осоки рвать не перервать, только два снопа нарвал, а надо три, может быть, сначала эти отнести в деревню, дед бы сплетать начал, а то если все вечером нести, так всю ночь плести придется, а у деда руки больные, он же не робот какой-нибудь, старость не в радость. А утром уж и сушить бы выставили. Корзины на солнце высохнут, звенеть будут, когда вставляешь их друг в друга. Дед говорит, что звон этот от Города, роботы там живут, опилку железную в речку сбрасывают, оттого и осока на болоте синяя с отливом, оттого и кузнецы ее собирают, в плавильни закладывают, выдерут всю осоку, из чего корзины плести будем?

– Человек?

Джоуэл выпрямился и едва не выронил нож. По колена в трясине стоял робот. Настоящий робот, почти такой же, как у богатея Скотта на ферме. Тина свисала с плеч, грязь стекала по масляным манипуляторам, но в остальном робот был как новенький. Даже получше, чем у Скотта. Дед говорил, что раньше роботы часто через трясину шли, пока Город не закрыли, а с тех пор давно их не было. У Скотта робот чего только не делает, Скотт через него и разбогател. Робот для него деревья валит, пни корчует, землю пашет, глину месит. И кормить его просто, сунул в приемник брюкву, он ее сгрызет и доволен. Главное приручить его, чтобы не испугался, не убежал. А это вовсе легко. Дед показывал. Надо положить его на землю, или попросить согнуться и ударить ножом в стеклянный блок на загривке. Если точно попасть, даже ремонтировать потом на станции железку не придется, будет работать молча, все исполнять. Если что не понимает, сам покажешь и раздельно произнесешь, делай как я. А если все равно не понимает, тогда на станцию вести придется, там техник жучок роботу вставит, и он все равно работать станет. А если блок этот стеклянный не разбить, то замучает железяка вопросами. Дед так и сказал, убежит или замучает вопросами. Будет нести тарабарщину какую-то, словно репродуктор, который у Скотта над домом висит, не поймешь ничего, о чем талдычит. Дед сколько раз говорил Скотту, отключи ты свой репродуктор, там половина слов непонятных, а Скотт знай, усмехается, не лезь, мол, дед не в свое дело, вот заведешь робота, разбогатеешь, тогда и будешь мне указывать, а захочешь и сам репродуктор над своим домом поставишь, да только что у тебя за дом? Ты ж его сплел из осоки, оттого у тебя и зимой в нем холодно, снег во все щели задувает.

– Человек? – повторил вопрос робот.

Стряхнул с плеч тину, выпрямился, два шага к берегу сделал, манипулятор к грудному щитку приложил, то ли поклонился, то ли оступился, черт его знает.

– Меня зовут Багги, ты человек?

– А то кто ж? – наконец шмыгнул носом Джоуэл.

И то верно, не говорить же железке, что дед самого Джоуэла отбросом называет с тех самых пор, как мать его родила неизвестно от кого. Восемь лет уж минуло, как он родился. Джоуэл сам не помнит, мать-то померла при родах, простудилась в ветхой хижине, конечно, их шалаш это не дом Скотта, хотя теперь и у них будет дом не хуже чем у Скотта, робот-то этот получше чем у Скотта, тот уже ржавый весь, а этот как новый. Главное, не оплошать.

– Я Багги, – повторил робот и сделал еще шаг вперед. – Дурак-Багги. Я дурак. Хочу знать про любовь. Дружбу. Душу. Есть ли душа. Ты человек?

– Человек я, – поспешил согласиться Джоуэл и выбрался на берег.

Так и есть, вроде выхлестал из зарослей всех пиявок, опять не меньше десятка повисли. Деду что ль принести, он пиявки любит, особенно если поджарить их на огне, но они ж с кровью, с кровью нельзя, надо выдержать их в корыте неделю, а если их в корыте выдерживать, тогда откуда будет коза воду пить, а не будет коза воду пить, молока не даст, не на болото же ее вести.

– Я Багги, – повторил робот возле самого берега.

– Чего не понять, понял я, – пробурчал Джоуэл и, крепко сжимая в ладони нож, пнул ногой один из снопов. – Помоги дотащить осоку до дома. Тут рядом.

– Хорошо, – кивнул Багги и наклонился.

Джоуэл размахнулся и ударил ножом в стеклянный блок.

2006 год

Матика

Когда я пытаюсь вспомнить прошедшее, чувствую, что жизнь распадается на части. Никак не удается вытянуть ее в линию. Хотя бы напоминающую старые дороги, что пересекают материки вдоль и поперек. Целые куски стерлись из памяти. Впрочем, дороги тоже частично разобраны. Где-то засажены лесом, где-то подтоплены болотами. Человечество наконец начинает отдавать природе долги. Но дороги остаются. Они уходят под кожу Земли. Я угадываю их по ущельям и мостам, насыпям и дамбам. Дружище Кварк говорил, что жизнь матика подобна бесконечной дороге. Он ошибался. Бесконечных дорог нет. Любая из них рано или поздно уходит в море, либо хватает за хвост саму себя. Я люблю рассматривать их из кабинки дирижабля. Моя нынешняя работа ничего общего не имеет с межзвездными перелетами, зато наполненный гелием тихоход не уродует планету, не загрязняет атмосферу отходами, не терзает гравитационное поле. И оставляет возможность думать и вспоминать. До тех пор, пока и я не уйду под кожу Земли.

Это было очень давно. Я еще проходил четвертую ступень в институте навигации. Кварк заканчивал пятую, тестировался к выпуску. Я пробежался по аудиториям, заглянул в библиотеку, в тренажерный зал, пока не нашел приятеля в баре. Под грохот матик-попа, тупо глядя перед собой, Кварк поглощал четвертый коктейль «Драйв-Ойл». Крепкая штука, скажу я вам. Если бы не цена, сгодилась бы для растворения ржавчины на отслуживших дредноутах. Я заказал себе легкий «Ремейд-Графит», молча сел рядом. У нас так было принято. Если друг желает напиться, это его право. Дергать, приставать с расспросами не следует. Захочет, расскажет сам. Кварк обнаружил меня на половине пятого коктейля. Положил руку на колено, похлопал, наклонился к уху и хрипло прошептал: