Костры миров - Геннадий Мартович Прашкевич
Шурик напрягся, и щека Роальда дернулась.
Вроде как нервный тик, но Шурик понял правильно.
Они эту систему разработали еще год назад. Коля Ежов (тот, что не Абакумов) посмеивался над ними, но Роальд был убежден – в работе ничего лишнего не бывает. Поддержишь? Шурик поежился, и у него тоже (почти машинально) дернулась щека. Поддержу. Правую руку Шурик держал на колене. Оттопырив палец, слегка отжал замок дверцы. Теперь толкни ее – и моментально вывалишься на дорогу.
В пыль под стволы, сказал он себе.
– Интересные у тебя кореша, придурок, – ухмыльнулся Костя-Пуза, повернувшись к Врачу. – Совсем как хорьки. Сидят, даже не хрюкнут.
– Сейчас захрюкают, – деловито пообещал Врач. – Начну карманы трясти, сразу захрюкают.
– Такие жадные? – удивился Костя-Пуза, все еще подозрительно вглядываясь в каменное лицо Роальда.
– А то! – Врач подловато потер руки.
Все у него пока получалось. Он торжествовал.
Он смотрел на водилу победителем. Тощий и длинный.
Ни у Соловья, ни у его корешей он пока не вызывал никаких подозрений.
– А ну! – весело заорал Врач. – За проезд рассчитайсь!
– Ладно, – вдруг передумал Соловей. – Ты лучше водилу поторопи. Звать тебя как?
– Говнида! – выпалил Врач.
– Чего? – изумился Костя-Пуза.
– Да так и зовут, как говорю. Говнида!
Костя-Пуза восхищенно покрутил головой.
Врач его купил. «Митяй! Слупи наличку с этих говнид!»
Молчаливый напарник Соловья, коренастый, даже как бы скособоченный, с показным равнодушием шагнул к машине и для начала выбрал Шурика: «А ну, опусти стекло!» И Шурик послушно стекло опустил. Ручку он крутил левой, правая лежала на слегка отжатом замке.
«Собери наличку со своих говнид и передай мне».
Солнце. Сизая духота. Жаба в канаве сипло курлычет.
На реке, наверное, хорошо. А на дороге вся радость – ни машины, ни конной повозки. Далеко отъехали от городка Т., даже дымков не видно. Надо было дураку смолоду учиться, подумал Шурик. Закончил бы техникум, водил тяжелые поезда. И Лерка жила бы сейчас при мне.
Он увидел, как дернулась щека у Роальда.
Душно. Страшно душно. Как может Врач болтать беспрерывно?
Не смотреть на Роальда, сказал себе Шурик, левой рукой протягивая собранные деньги настороженному мордастому Митяю. Не смотреть на Митяя. Заберут купюры и смоются. Что там Роальд говорил? Простить всех? И вздрогнул от выкрика: «Ты же мент!» Это Костя-Пуза наконец опознал Роальда.
Митяй в это время брал купюры. Самый удобный момент.
Со всей силой, какую можно было вложить в удар, Шурик двинул тяжелой дверцей по нагло выставленному колену Митяя. Он не потерял ни секунды, вываливаясь из машины и снося Митяя в густую дорожную пыль. Всей пятерней въехал в чужие успевшие расшириться от боли глаза. Роальд успеет! Он знал: должен Роальд успеть! Черная ярость, которой Шурик всегда боялся, застлала мир. Сплошные негативы – рож, лиц, машин, неба. Почему, черт побери, Вселенная обязательно должна походить на баньку по-черному? Почему в небе вместо звезд должны поблескивать наглые паучьи глазки? Почему сажа, плесень, запах дров отсыревших? Заламывая руки всхрапывающему от боли и отчаяния Митяю, Шурик отчетливо вспомнил сон, одно время беспощадно мучивший его. Ему снилось, что он ослеп. Он просыпался в крике, в поту, орал, Лерка теплыми руками сжимала ему виски: «Что с тобой, Шурик?» А он хрипел, отбивался: пусти! Он совсем ничего не видел, срывал одеяло, сбивал простыни. Он ничего не видел. Мир красок, теней и отсветов исчезал. Тьма могильная, без единого просвета. Только где-то в подсознании билась, томила, рвалась трезвая мысль: да нет, сон это… сон… ответить Лерке – и все как рукой снимет. И все равно ужас разрывал сердце. Шурик в отчаянии выдирался из сна. И видел наконец подоконник, ярко освещенный солнцем, а на нем черного ласкового кота. В приступе кипящей, почти животной радости Шурик вопил коту: «Я что, ослеп?» И кот, зевнув, ласково ему подтверждал: «Полностью». Потому Шурик и орал во сне, пробиваясь сквозь стеклянные, темные, многомерные слои к теплым рукам Лерки, а она прижимала его к себе и тоже орала: «Это все потому, что ты работаешь на помойке!»
Но кто создал помойку? Кто?
Шурик молча бил ногой поверженного Митяя.
– Прекратить! – грубо приказал Роальд, защелкивая наручники на запястьях ошеломленного Кости-Пузы. И повернулся к застывшему в испуге водиле. – Быстро за руль!
– Так я еще колеса не снял.
– Вот и едем.
– Куда?
– В город.
– А эти? – Глаза водилы жадно сверкнули. – А их машина?
– Для верности садись за их руль, – ухмыльнулся Роальд. – Это чтобы ты не сбежал. Для компании оставлю с тобой Митяя и его напарника. Да не трясись, я их наручниками пристегну к заднему сиденью.
– А вдруг отстегнутся?
– Заткнись, – коротко приказал Роальд. – Садись за руль и следуй точно за нами. Не отставать! Никуда не сворачивать! Даже если ГАИ привяжется, неотступно следуй за нами.
– А права у меня не отберут?
– Обещаю, штрафом отделаешься.
– Да ладно ты. – Губы водилы дрогнули.
Он молча смотрел, как Роальд пристегивает к заднему сиденью толстомордого Митяя и его напарника.
– Они до меня не дотянутся?
– Зубами разве что, – хмыкнул Роальд.
В облаке пыли подлетела к машинам серая «Волга». Спортивный паренек в сиреневой футболке, в такой же бандане, обручем охватившей длинные волосы, увидев, как Шурик пинком загоняет Соловья в машину, заносчиво спросил: «Кому помочь, мужики? Только по справедливости».
Костя-Пуза обернулся было с надеждой, но Шурик показал парню удостоверение.
– Понял… Все понял… – скороговоркой выпалил парень и, ничем больше не интересуясь, дал газ.
Беляматокий.
В машине пахло страхом и потом. На поворотах Костю-Пузу бросало на Врача, он весело отпихивался: «Любохари, любуйцы, бросьте декабрюнить».
Костя-Пуза молчал. Иногда поворачивал голову, злобно щерился.
– Тройные премиальные, – коротко бросил Шурику через плечо Роальд. – Соловей – раз. Раскрытая кража в «Тринити» – два. Наконец, Лигуша.
– Да где теперь тот Лигуша? – недовольно протянул Шурик.
– Слышь, придурок, – толкнулся к Врачу Костя-Пуза, руки у него были связаны за спиной. – Вытащи из моего кармана платок. Пот глаза заливает.
– Айс вайс пюс капердуфен, – весело хохотнул Врач. Он не собирался помогать Соловью. – Перебьешься. Ты с Анечкой Кошкиной как познакомился? Небось, в библиотеку приперся? К Ивану Лигуше подбирался?
Теперь
