Ричард Морган - Видоизмененный углерод

Улыбка вернулась на лицо Кавахары.

— Ну же, Ковач, спрашивай то, на что я действительно должна отвечать.

— Банкрофту оказали химическое содействие?

— Ну да, разумеется. Тут ты был прав. Очень мерзкий препарат, но, надеюсь, ты знаешь…

Во всем был виноват бетатанатин. Замороженная медлительность, вызванная его действием. В нормальном состоянии я пришел бы в движение с дуновением воздуха от открывшейся двери. Эта мысль пронеслась у меня в сознании со всей стремительностью, на какую только была способна, но уже по одному её присутствию я понял, что не успею. Тут надо было действовать без раздумий. В бою мысль — такая же неподобающая роскошь, как и горячая ванна с массажем. Она затуманила молниеносную прозрачность системы отклика нейрохимии «Хумало», и я вскочил, вскидывая осколочный пистолет, опоздав на пару столетий.

Шлеп!

Шоковый заряд ударил бешено мчащимся поездом, и я, кажется, увидел мелькающие мимо ярко освещенные окна. Затем мой взгляд застыл на Трепп, стоящей, пригнувшись, в дверном проеме, с шоковым пистолетом в вытянутой руке. Она осторожно следила за мной на тот случай, если промахнулась или на мне под костюмом-невидимкой надет нейробронежилет. Увы. Мой пистолет вывалился из судорожно разжавшейся онемевшей руки, и я рухнул следом за ним. Деревянная палуба, налетев, ударила меня по голове одним из подзатыльников моего отца.

— Где ты пропадала? — В вышине прозвучал голос Кавахары, искаженный моим тускнеющим сознанием в низкое ворчание.

Появившаяся в поле зрения изящная рука подобрала осколочный пистолет. Я смутно ощутил, как другая рука вытаскивает из второй кобуры шоковый пистолет.

— Сигнал тревоги сработал лишь пару минут назад. — Трепп нагнулась, с любопытством разглядывая меня. — Маккейбу пришлось порядком подостыть, чтобы его зафиксировали температурные датчики. Почти вся ваша охрана до сих пор на верхней палубе таращится на труп. Кто это такой?

— Это Ковач, — рассеянно бросила Кавахара, возвращаясь к письменному столу и по пути засовывая осколочный пистолет и шокер за пояс.

Моему парализованному сознанию казалось, что она удаляется по просторной равнине, уходящей на сотни метров во всех направлениях, и наконец превращается в крохотную точку. Похожая на куклу, Кавахара склонилась над столом и нажала кнопку на панели управления.

Я не отключался.

— Ковач? — Лицо Трепп резко стало безучастным. — Я думала…

— Да, и я тоже. — Голографический дисплей на столе ожил, расплетаясь. Кавахара нагнулась, и у неё на лице заплясали разноцветные огоньки. — Он провел нас за нос, загрузившись во вторую оболочку. Скорее всего не обошлось без помощи Ортеги. Тебе следовало бы подольше задержаться на борту «Розы Панамы».

У меня в ушах по-прежнему звенело, взгляд застыл, но я оставался в сознании. Я не мог сказать точно, является ли это побочным эффектом бетатанатина, ещё одним достоинством системы «Хумало» или следствием неумышленного сочетания того и другого. Но что-то определенно помогало держаться на плаву.

— Присутствие на месте преступления в окружении оравы полицейских действует мне на нервы, — сказала Трепп, ощупывая моё лицо.

— Вот как? — Кавахара была все ещё погружена в изучение потока данных. — Видишь ли, споры на тему морали с этим психопатом, дополненные чистосердечным признанием, и на моем пищеварении скажутся не лучшим образом. Я начала бояться, что ты никогда… Твою мать!

Яростно дернув головой, она склонилась над столом.

— Он говорил правду.

— Насчет чего?

Взглянув, на Трепп, Кавахара быстро взяла себя в руки.

— Не важно. Зачем ты ощупываешь его лицо?

— Он холодный.

— Разумеется, холодный, чёрт побери! — У меня в голове мелькнула сонная мысль, что раз Рейлина Кавахара прибегает к нецензурной лексике, она определенно выведена из себя. — А как, по-твоему, он смог бы пробраться мимо инфракрасных датчиков? Он накачался «трупом» по самые уши.

Трепп поднялась на ноги. Её лицо оставалось сосредоточенно бесстрастным.

— Что вы собираетесь с ним сделать?

— Он отправится в виртуальность, — зловеще произнесла Кавахара. — Вместе со своей подружкой-рыбачкой с Харлана. Но перед этим надо будет сделать ему маленькую хирургическую операцию. У него вживлена камера.

Я попытался пошевелить правой рукой. Последний сустав среднего пальца чуть дернулся.

— Вы уверены, что он не передавал?

— Да, он сам об этом сказал. В любом случае мы засекли бы передачу в ту же секунду, когда она только началась. У тебя есть нож?

По всему моему телу пробежала леденящая кровь дрожь, подозрительно похожая на панику. Полный отчаяния, я попытался отыскать в охватившем меня параличе хоть какие-нибудь признаки приближающегося выздоровления. Нервная система «Хумало» все ещё никак не могла прийти в себя. Я чувствовал, что из-за отсутствия мигательного рефлекса пересохла слизистая оболочка глазных яблок. Расплывчатое изображение Кавахары, вернувшейся от стола, выжидательно протянуло руку к Трепп.

— У меня нет ножа.

Из-за гула и дребезжания в ушах твердо поручиться я бы не смог, но мне показалось, что в голосе Трепп прозвучало неповиновение.

— Ничего страшного. — Кавахара сделала несколько широких шагов и скрылась из виду. Её голос стал тише. — Тут найдется кое-что вместо ножа. А ты свистни кого-нибудь из охраны, чтобы оттащить этот мешок с дерьмом к одному из фильтрационных отсеков. По-моему, свободны седьмой и девятый. Воспользуйся коммутационным разъемом на столе.

Трепп колебалась. Я почувствовал, как что-то упало — крошечный кусочек льда, оттаявший и отвалившийся от застывшего айсберга моей центральной нервной системы. Веки со скрипом опустились, поднялись, опустились снова. От этого очищающего прикосновения на глаза навернулись слезы. Трепп, увидев это, застыла, не делая ни шага по направлению к столу.

Пальцы моей правой руки задрожали, согнулись. Я почувствовал, как начинают напрягаться мышцы брюшного пресса. К глазам вернулась способность двигаться.

Послышался приглушенный голос Кавахары. Должно быть, она находилась в другом помещении, за аркой.

— Они идут?

Лицо Трепп оставалось безучастным. Она оторвала взгляд от меня.

— Да, — громко произнесла она. — Будут здесь через пару минут.

Я приходил в себя. Что-то заставляло нервы оживать, шипя и искрясь. Я чувствовал, как меня начинает бить холодная дрожь, и вместе с этим воздух, попадающий в легкие, терял плотную удушливость. Это означало, что действие бетатанатина заканчивается быстрее, чем должно было быть. Однако мои конечности словно налились свинцом, а пальцы, казалось, были в толстых шерстяных перчатках, по которым пропускали слабые разряды электрического тока. Нечего и думать о том, чтобы вступать в схватку в таком состоянии.