Еремей Парнов - Собрание сочинений в 10 томах. Том 1. Ларец Марии Медичи

Глава 31

Подводный вулкан

В тот день с утра собирался дождь. Но грузные, набухшие облака никак не могли пролиться на тусклые, усыпанные палой листвой тротуары. Они только провисали все ниже, и было видно, как треплет ветер туманные их края.

Люсин зябко поежился, захлопнул форточку и включил настольную лампу.

— Исполнилась мечта идиота! — усмехнулся Березовский и небрежно похлопал по крышке легендарный ларец. — Вот он, наш двенадцатый стульчик. Остается узнать только, где зарыто когда-то хранившееся в нем сокровище… А, стариканчик? — Он скорчил комичную рожу и с нарочитой беспомощностью развел руками.

— Не скажу, что это очень меня волнует, — меланхолично заметил Люсин. — Хотя, конечно, мне бы больше понравилось, если бы сундук не оказался столь безнадежно пустым.

— Ты разочарован? — Березовский оседлал сундук, словно это был популярный снаряд, именуемый в спортзале козлом, и неуклюже перебрался на другую сторону.

Надо сказать, что ларец почти целиком заполнил тесный люсинский кабинетик Исцарапанный терниями веков и пропыленный всеми ветрами Европы, он уверенно стоял на четырех подшипниках между кожаным диванчиком и неказистым письменным столом об одной тумбе. Но были скучны и молчаливы грифоны по его углам. Сложив крылья и свесив змеиные шеи, тоскливо уставились они на казенный паркет.

Неужели здесь и закончится нескончаемый их перелет? Дым сражений и отблеск пожаров на синей стали кирас, зеленая вода лагуны, королевские лилии, черепа на зловещем бархате масонских запонов, подстриженные деревья и сказочные фонтаны Версаля, — неужели все это прошло навсегда, навсегда, как случайная рябь на воде?

— Ты разочарован? — переспросил Березовский.

— Нет, Юра, нет… Совсем не то. Не знаю, как тебе сказать…

— Я понимаю, — с готовностью кивнул Березовский.

— Нет, ты не понимаешь… То есть, быть может, и понимаешь, но, как бы это тебе сказать, немного не так… Я совсем не разочарован. Мы ведь с тобой и не надеялись что-нибудь найти в нем. Столько лет, Юра, столько сказочных лет… У одной старухи-то он, почитай, полвека почти простоял. Да и по всему было видно, что он давным-давно уже пуст. Может быть, с того самого дня, когда пали наконец стены Монсепора… Разве не так?

— Конечно, так, старик. Все верно. Но согласись все же, что была надежда найти хоть какие-нибудь следы, указание, что ли… А так ведь, что? Обрыв! Конец!.. Как жаль, как чертовски жаль! Приходится просыпаться после удивительного сна у разбитого, так сказать, корыта.

— Да. Это именно то… То самое ощущение! Ты хорошо уловил. Пора просыпаться. Но, дорогой, почему у разбитого корыта? Разве мы не нашли то, что искали?

— Ты-то, положим, нашел.

— Что ты имеешь в виду?

— Бочку с зацементированным трупом. Ведь у вас главное — это обнаружить труп. Разве не так?

— Отчасти, может, и так, — улыбнулся Люсин. — Правда, ты чересчур примитивно…

— Не в этом дело! — перебил его Березовский. — Я просто констатирую факт. Ты нашел все, что искал, и вполне этим удовлетворен. Верно?

— Опять же только отчасти, Юра. Смотря с какой точки зрения…

— С деловой! С чисто деловой. Теперь ты можешь написать исчерпывающую докладную, рапорт, закрыть дело… не знаю точно, как там это у вас называется?.. Можешь ведь? — упорствовал Березовский.

— Ну могу. Могу! — рассмеялся Люсин, глядя на красного, даже злого приятеля. — Что ты, собственно, хочешь доказать?

— Ничего, ровным счетом ничего! С меня вполне достаточно, что ты доволен. Рад, если мог тебе в чем-то помочь.

— Я по тебе вижу, как ты рад! В чем дело, Юр? Давай выкладывай.

— Что, отец? Что выкладывать-то, милай?

— Чем ты недоволен?

— Собой, только собой.

— Понимаю! Очень похвальная черта.

— Перестань издеваться!

— Я? Над тобой?

— Да, милок. Прояви великодушие. У тебя ведь удача…

— Ах вот в чем дело! У меня удача, а у тебя неудача? Так, что ли?

Березовский шумно вздохнул и улыбнулся вдруг виноватой, обезоруживающей улыбкой.

— Ты мне эти штучки брось. — Люсин сурово постучал пальцем о край стола. — Нечего тут юродствовать! У тебя, если хочешь знать, еще больше оснований для радости, чем у меня. Я бы на твоем месте ликовал.

— Да?

— Да! Разве ты не собрал богатейший материал?

— Так ведь надо еще, чтобы разрешили публикацию…

— Это не твоя забота. Можешь считать, что разрешение у тебя в кармане.

— Надо же еще и написать, — вздохнул Березовский. — Думаешь, просто? Каторжный труд, старик!

— Соболезную, но помочь не могу. Не хочешь — не пиши.

— Легко сказать… Как вспомню эту бочку, потоки мутной воды, тина зеленая, как волосы русалки, скользкие веточки рдеста… Очень впечатляет! Легко сказать — не пиши.

— Ты все еще недоволен?

— Почему недоволен? Доволен. Счастлив!.. У тебя дело к концу подошло, а мне еще только начать предстоит…

— О несчастный! Понимаю, понимаю! Как мне тебя жаль!

— Ладно! — Березовский хлопнул Люсина по плечу. — Хватит, действительно, дурака валять! Все, конечно, очень хорошо и распрекрасно. Дай Бог, чтоб всю жизнь было не хуже… Но мне почему-то грустно. Жаль расставаться… Чертовски жаль! По сути наше расследование только теперь и должно было бы начаться! Разве не так? Легендарный Грааль! Тайна катаров! Что мы узнали об этом? Ровно ничего. А сколько оборванных линий! Один цареубийственный кинжал чего стоит! Но мы никогда — вдумайся в это страшное слово! — никогда не узнаем, как все было на самом деле. Мы ничего не узнаем. Мелькнула золотая рыбка, и нет ее.

— Ты все еще думаешь, что это был кинжал, о котором писал Пушкин?

— Не сомневаюсь, старик. Последняя глава «Онегина» была им зашифрована. Это точно. На днях я читал, что наконец отыскали ключ к шифру. Мне хочется написать о декабристах, Володя, очень хочется.

— Но у нас же очень мало данных.

— Мало… Но именно в этот момент мы и прекращаем работу.

— Почему прекращаем? Закончено, собственно, только следствие по уголовному делу. И то еще не до конца. Но тебя-то это абсолютно не касается. Ищи себе на здоровье. Вот Андроников всю жизнь такими вещами занимается.

— Верно, всю жизнь… А если б ему в придачу весь ваш мощный аппарат…

— Вот ты о чем!.. Понимаю. Теперь понимаю… Только нереально все это. Жизнь есть жизнь, что там ни говори. Я бы рад тебе помочь и буду помогать, если представится такая возможность, только ты ведь и сам понимаешь… Понимаешь же?

— В том-то и дело! У вас совсем другая задача, и никто не позволит вам заниматься, если можно так выразиться, чистой наукой. Так?