Еремей Парнов - Собрание сочинений в 10 томах. Том 1. Ларец Марии Медичи

— О чем же еще? — пренебрежительно дернул плечом Бонапарт.

— О мечте, как вы только что изволили выразиться, о бесплотной, но очаровательной игре теней. Мои информаторы подробно оповещают меня о каждом шаге русского самодержца. В его новой, роскошно отделанной загородной резиденции в Павловске есть специальный зал, где великий магистр принимает мальтийских кавалеров. Этот покой так и называется «кавалерским». К тому же Павел знаком с альбигойской легендой, и мы приобретем его безусловное расположение, если деликатно намекнем на секрет жезла.

— Какой секрет? — Наполеон вопросительно поднял брови.

— С помощью гроссмейстерского жезла, как уверяют, можно открыть некий загадочный ларь.

— Шкатулку Пандоры.

— Одно не противоречит другому.

— Пусть так, — согласился Наполеон. — Дело остается за малым. В чьих руках находится ныне драгоценная безделушка?

— У мальтийского командора де Шевреза, мой генерал, роялиста и конспиратора, уличенного в заговоре против республики. Вместе с одним из герцогов де Роган, укрывшимся в Богемии, он…

— Подробности меня не интересуют, — отмахнулся Наполеон и благосклонным кивком утвердил хитроумный план ловкого министра, который, подобно пчелке на одном из своих гербов, старался урвать взятку с каждого цветка.

По осенней дороге, ведущей к Павловскому дворцу, тряслась на ухабах запряженная цугом карета, украшенная графской короной, с форейтором и гайдуками на запятках. Восьмерик лошадей наглядно свидетельствовал о том, что экипаж везет особу третьего, а то и вовсе второго класса в табели о рангах, заведенной великим прадедом ныне царствующего монарха. Не доехав до ворот, карета вынуждена была остановиться, ибо несколько крепостных мужиков, сгибавшихся под тяжестью огромных бревен, застряли в раскисшей после затяжных чухонских дождей грязи.

Нетерпеливый кучер принялся полосовать нерасторопных смердов длинным кнутом, удивительно послушным и гибким в столь умелых руках.

— Дорогу послу его императорского величества! — выкрикивал он с заметным немецким акцентом. — Прочь, холопы! Прочь!

Бревна качались в натруженных руках, грозя сокрушить вздрагивающие под ударами плечи. Но мужики, ничуть не ускорив шаг, — продолжали брести по непролазной грязи. Только еще ниже склонили головы.

Наконец, нетерпеливо переступавшие кони рванули удила, карета дернулась, но тут же грузно осела в луже, раздавшейся мутным каскадом брызг, заляпавших оконце.

Лоснящаяся жирная грязь цепко держала экипаж.

Гайдуки спрыгнули наземь, шлепая атласными башмаками по луже, открыли дверцу, а форейтор, откинув подножку, подставил согнутую выю сиятельному ездоку.

С сановитой обстоятельностью грузный граф Колычев оседлал хлипкого холопа, качнувшегося в сторону, но превозмогшего тяжесть.

— Погодь, — столь же обстоятельно граф развернулся в «седле» и вытянул из кареты опечатанный сургучом продолговатый ящик и сафьяновый посольский портфель с государственным орлом. — Трогай! — дрыгнул он ногами, словно шпоры лошади дал.

В тронном зале, богато украшенном золоченой лепниной, государь император вместе с царицей и многочисленными великими князьями и княжнами позировал придворному живописцу. Невзирая на ясный день за окнами, жарко пылали свечи в хрустальных дымчатых люстрах, бра и бронзовых канделябрах на инкрустированных перламутром консолях. На мольберте уже была изображена вся группа в роскошных нарядах, регалиях и париках. Художник накладывал последние мазки.

Изящный камергер с ключом на голубой ленте неслышно приблизился к государю и склонился к августейшему уху.

— Граф Колычев прямиком из Парижа, ваше величество.

Павел встрепенулся, глянул кругом ясным невидящим взором и, печатая шаг, удалился во внутренние покои. Словно метеор, пронесся через анфиладу комнат, мимо застывших лакеев и гренадеров из гатчинцев.

В спальне государя высился вызолоченный альков с амурчиками под пышным балдахином. Из дверей туалетной темнела божница с единственной лампадой. Сумрачно мерцали в холодных зеркалах шандалы с непочатыми свечами. В углу стояли рыцарские латы, живописно задрапированные алым плащом с восьмиконечным крестом мальтийского братства.

Стоя во всех регалиях, но без парика, Павел нетерпеливо вертел в руках осыпанный самоцветами жезл.

— Волею Буонапарте, — объяснял посол. — Вручили мне его в запечатанном виде, в коем он и препровожден покорным вашего императорского величества слугой.

— И как нам сие рассматривать? В качестве знака политических исканий или же просто как добрый дар?

— Согласно письму, — Колычев покосился на привезенные им бумаги. — Буонапарте на последнее напирает, но, как водится, именно первое в виду иметь следует. Я так понимаю, намек это, ваше величество. На прошлые обстоятельства, с мальтийскими делами связанные, а еще паче — на нынешние. Англичане на имущество мальтийцев секвестр наложили, — озабоченно присовокупил он. — Под тем предлогом, что гроссмейстер, то есть ваше императорское величество, не является лицом католического вероисповедания.

— А я вот соберу корпус и двину его прямиком в Индию! Тогда и будем разбираться в духовных тяжбах. — Павел побледнел от гнева. Его пальцы бегали по жезлу, как по флейте. — Большая тайна через сей предмет открыться может, Осин Петрович, — добавил он без всякой связи с высказанной угрозой, которой, увы, надлежало вскорости стать предприятием поистине безумным. — Что любезный дружок наш Анна Ивановна? — неожиданно поинтересовался государь.

— Анна Ивановна просила передать, что опять нужду в деньгах имеет, — скорбно вздохнул Колычев. — Ох и ненасытный аппетит у приятельницы этой, ваше величество!..

— Не рядись, граф. Даст Бог, окупится с лихвой, — изрек Павел. — Я доволен, хоть и заплатил Анне Ивановне за «подарочек» полновесными червонцами. Пусть теперь дознается, где пребывает ныне некий кавалер де Кальве, камергер несчастного Людовика. Есть молва, что тому ведомо, как через оный предмет совокупно с прочими атрибутами великие таинства раскрываются.

— Слыхал я, что всех, кто с альбигойской тайной связывается, несчастья преследуют. Тут, словно в полном тароте кабалистическом, нельзя, без урона для собственного счастия, судьбу запрашивать… Впрочем, до венценосных особ сие обстоятельство касательства иметь не должно, — поспешил добавить осторожный амбассадор.

В тот же день в покоях цесаревича Александра в Зимнем дворце состоялась еще одна приватная беседа, также затронувшая потаенные пружины европейской политики.