Юрий Самусь - Полынный мед (главы из романа)

Целый день нас заставляли в этом месте зенитки устанавливать, щели копать. А я к тому времени близко с двумя пленными сошелся. Одного Степаном Тимофеевичем звали, с Урала был, в годах уже. Второй — Димка Медвинский из-под Минска, наоборот пацан пацаном. Да… Вот, вечером Димка ко мне подходит и пистолет показывает. "Где взял? " — спрашиваю. Он и рассказал, что унтер немецкий снял ремень вместе с пистолетом и в траву положил, а сам нужду справлять черт те куда уперся, ну, Димка и стянул пистолет. "Прячь, говорю, где-нибудь рядом", — потому как знал, что пистолета немцы хватятся и, хоть и дорожили они уже нами, как рабочим скотом дорожат, но за кражу сразу расстреляют.

Так и вышло. Утром построили нас с вещами, вроде как ехать дальше, и начали автоматчики каждого обыскивать. Не нашли ничего, конечно. "Где оружие? " — спрашивает переводчик. А кто его знает, где оно? Кроме нас ведь и итальянцы рядом работали, может, они и сперли.

Перевезли нас после того под город Таранто. Недалеко от него тоннель в скале был, немцы там от бомбежки прятались, а англичане это усмотрели и пробили во время бомбежки тоннель этот сразу в трех местах, так что всех, кто в него спрятался, поубивало. Нас и заставили покойников раскапывать, а лагерь в саду сделали.

В Италии вообще садов много. В этом виноград рос, инжир. Он особенно вкусный бывает, когда полежит дня два. Только нам переводчик строго-настрого заказал с деревьев что-либо срывать — сад тот помещику принадлежал. "Кто сорвет, — сказал он, — тому большое наказание будет". А нас не кормили совсем почти, у меня кожа на руках к костям приросла. Вот Степан Тимофеевич взял и сорвал губами инжир с дерева. "Рвать, — говорит, нельзя, а я ем". И еще раз. Ну, я тоже не утерпел. Только, видно, кто-то немцам доложил. Прибежал переводчик, слюной брызжет. "Я вас предупреждал! " — кричит. А мы ему объясняем, что не рвали, а губами ели, нужно, мол, было. Ну, отогнали нас вдвоем в угол сада, принесли лом, лопату, переводчик наказание объявил: вырыть яму метр на метр и глубиной тоже метр, а потом снова закопать. Грунт тяжелый, каменистый. "Бери — говорю, — Степан Тимофеевич, лопату". А тот отвечает: "На фига она мне, нанялся я что ли? " — "Ну, тогда, — говорю, — и я лом брошу". Стоим. Переводчик орет, кулаками перед лицом грозит. Тут гауптман пришел. Объяснили ему, в чем дело, немец без слов Степану Тимофеевичу и въехал в зубы. Степан Тимофеевич как мешок отлетел, упал. А у меня в голове мысль какая-то дурацкая вертится: "Все равно помирать, так почему не сегодня? " Размахнулся я и дал немцу. Не кулаком, правда, ладонью полусогнутой… Ну, чем меня гвозданули, не понял. Когда очнулся, нас со Степаном Тимофеевичем к деревьям привязывают, лицом на солнце. Солнце отвернется, и нас поворачивают, чтобы все время на солнцепеке стояли. Наказание такое сделали. А почему не расстреляли, до сих пор не знаю, у них это вообще-то просто было.

Под Таранто нас тоже недолго продержали. Союзники в ту пору наступление здорово развернули, немцы едва драпать успевали. Следили, понятно, за нами не так внимательно, как раньше, мы и высматривали момент, чтобы сбежать. Скоро и случай представился. Недалеко от города Альтамура большущий сад вдоль реки тянется. Так немцы этот сад битком набили техникой: пушками, танками, машинами с боеприпасами. И нас в этот сад загнали. Обтянули площадку проволокой в три ряда, заставили щели отрыть.

И вот смотрим: летят пятьдесят самолетов союзников. Долетели до начала сада, пятерка вниз пошла, сбросила бомбы и другим место уступила. Размеренно так, спокойно. А в саду — ад кромешный — рвется все, земля дыбом встает. Сделали самолеты по два захода и улетели, а на смену им другие пятьдесят летят. "Ну, — думаем, — сейчас до нашего лагеря очередь дойдет". Немцы в щели попрятались. Что такое бомбежка, они уже очень хорошо знали. Незадолго до этого один офицер получил извещение, что дома у него все от бомб погибли, и застрелился тут же. В общем, немцы — все по щелям, а мы видим — терять нечего, нырнули под проволоку и ушли втроем. Потом узнали, что до лагеря самолеты союзников так и не добрались — у них с техникой забот хватило. Гауптман наврал, что поймал нас и лично расстрелял. Только ребят это не сдержало, чуть ли не каждый день бежать стали. А те, кто не смог уйти или не захотел, потом под бомбежку с немцами попали. Ну а мы в саду укрылись. Большой такой сад, винограду в нем много росло. Только на одном винограде долго не просидишь, он — на сладкое хорош.

Правда, повезло нам: Димка Медвинский в ложбине под листьями мешок нашел, а в нем оказались орехи. Тем и жили. Выходить первое время боялись, в те дни на дорогах такое творилось! Дня через три все же решили идти на юг, навстречу союзникам. Пошел я винограду на дорогу нарвать, да на мальчонку и наткнулся. — Был бы взрослый мужик, я глядишь и сообразил бы что к чему, а тут — пацан. Я и оцепенел. А он меня увидел и тоже испугался: "Мама! Мама! "- и бежать. Тут и мама появилась. Здоровая такая женщина, плотная. А я, как страус, голову в кусты спрятал, а сам на виду… Ладно ребята подтянулись. Объяснились кое-как на пальцах. Позвала она нас к себе домой. Поколебались и пошли. Посадила она нас за стол, поставила тарелки. Тут муж ее явился. Здоровенный мужик, под стать жене. Глянул на нас и заявил: "Що, хлопцы, от фрицев тикаете? " Мы даже растерялись. Оказалось, что он у Муссолини служил, в России. Только воевать ему не понравилось, винтовку он какому-то мужику за десяток яиц сменял и задал деру. Отнеслись они к нам хорошо. Накормили, хлеба дали, сынишка их нас через дорогу провел.

И вот раз утром залегли у шоссе, наблюдаем. И понять ничего не можем: вроде и машины не немецкие, и форма на солдатах незнакомая. "Ребята, Степан Тимофеевич говорит, — а ведь это союзники". А нам в такое и поверить страшно. Узнали мы потом, что американцы интересно воевали: днем на позициях, а ночью в тыл выезжали отдыхать. Мы и не заметили, как линию фронта проскочили и километров на пять в тыл к союзникам ушли. Ну, вышли на дорогу, проголосовали.

Так я к американцам в лагерь попал. Много там таких как мы было. Обходились с нами союзники неплохо, кормили хорошо, любили вместе фотографироваться и все говорили: "Мы вас освободили! " Да только не так дело было: почти все, кто в лагере был, сами от немцев пробились.

Запомнилось мне еще, как попали мы к помещику "в гости". Шли мимо, смотрим — дом красивый, свет горит, мы туда и зашли. Внутри лестницы мраморные, скульптуры, картины. Подходит к нам господин какой-то и говорит по-немецки, что он хозяин этого дома, празднует с друзьями освобождение от фашизма и просит нас удалиться и не мешать. Я и опомниться не успел, как Димка пистолет выхватил и помещику под нос: "Я тебе, сука, прихвостень фашистский, покажу "не мешать"! " Хозяин весь побледнел, извиняется за ошибку, приглашает остаться, а мы со Степаном Тимофеевичем успокоили кое-как Димку, плюнули и ушли.