Николай Романецкий - Полдень XXI век 2009 № 06

— Да-а-а…

— Садись в машину.

— Зачем?

— Надо поговорить.

— Зачем? — тупо повторила я.

Мужчина полез наружу. Мои ноги совершенно самостоятельно сделали несколько шагов назад. Он увидел это и вскинул ладони. Правда, «успокоить» у него не получилось, потому что руки были здоровенные — подстать машине. И сам он был поперек себя шире.

— Не убегай. Давай поговорим, просто поговорим — и все.

Я огляделась. Темнело. Собирался дождь. Прохожих вокруг было мало. Да и вряд ли кто вмешается, если что. Я сделала еще шажок назад. Парень развел ручищами и прислонился задом к капоту.

— Видишь? Стою. Не двигаюсь. Ну что? Говорим?

— Говорите.

Он молчал. Я переступила с ноги на ногу.

— Ну?

Он открыл рот, вздохнул — и снова ничего не сказал.

— Я ухожу, — предупредила я.

— Ты умерла, — сказал он быстро.

Я просто кивнула.

— Знаю. А вы что… вы откуда?

— Долго рассказывать. Я хочу в этом разобраться. Понять. Аты?

Наверное. Я молча смотрела на него. Мужчина огляделся. Сказал — почти просяще:

— Слушай, садись в машину, а? Я же не один такой… Могут еще… понаехать.

Кто? Откуда? Зачем?

Он знал про меня. Он узнал меня — единственный во всем городе. То есть я все-таки существую. Иногда я сама в это не верила. Он хочет разобраться. Может, и мне заодно все объяснит?

— Садись, — сказал парень и сел в машину.

Мы ехали быстро и молча. За окнами мелькал вечерний город. Устав смотреть на огни, я посмотрела на водителя. Не отрывая глаз от дороги, он повернул голову, показывая, что слушает.

— Куда мы едем?

Взгляд мельком.

— Домой.

Я пожала плечами. Ответ как ответ. От других теперь и этого не дождешься. Он не напугает меня больше, чем все остальное…

Ехали около часа — это я обнаружила, всплывая из обычного теперь серого забытья. Вокруг были новостройки. Двухэтажные коттеджи. Многие окна еще темные — в них никто не жил. Позвякивая ключами, хозяин пошел к своему, отгороженному от дороги невысоким забором. Над крыльцом зажегся свет. Открыв дверь, парень обернулся, сказал негромко:

— Иди.

Я вылезла из машины, оглядываясь и прислушиваясь. В какой стороне вообще город? Куда теперь бежать? Я медленно подходила к дому, из темноты выплывало его лицо… Откуда он взялся? Почему посадил меня в машину? Почему за всю дорогу ни одного вопроса?

Федор машинально посторонился, пропуская ее в дом. Спохватился через мгновение:

— Стой!

Собаки уже радостно скалились навстречу гостье…

— Нельзя! — рявкнул Федор. И удивился — оба кобеля послушались, затормозили резко, осев на задние лапы. Он шагнул мимо неподвижной девушки. Похлопал по спине старшего Ральфа: ротвейлер крупно дрожал, отворачивая от двери тяжелую башку и пряча глаза. Стаффордшир Хан осел в углу, набычившись и широко расставив лапы. Что они натворили? Федор оглянулся. Девица рассеянно смотрела вглубь дома.

— Собак не боишься?

Она ответила через паузу — то ли не услышала, то ли не сразу поняла. Обкуренная, что ли?

Качнула головой.

— Только крыс.

— Проходи.

Прошла. Ральф сильней прижался к хозяйской ноге и громко заскулил. Хан сделал лужу, чего с ним давно уже не случалось. Шлепками и пинками Федор выгнал их наружу:

— Гулять!

Потянул носом. Пованивало… И не собаками. На помойке она ночевала, что ли?

— Слышь, иди в ванную.

Ванна была огромная, Федору она очень нравилась. Ни одна женщина, побывавшая здесь, не могла остаться равнодушной. Эта стояла посередине, оглядываясь и моргая на все, точно сова. Вода бодро и весело била в подымавшуюся пену. Федор деловито потрогал воду.

— Раздевайся, я сейчас тебе какой-нибудь халат…

Он не думал, что она воспримет его слова буквально, но когда вернулся, девушка уже сняла с себя все, вплоть до белья. Федор с разгону шагнул вперед, протягивая ей халат. Она замедленно взяла, хозяин буркнул:

— Мойся! — и остановился.

— Это что?!

Проследив его взгляд, девица уставилась на огромный синяк, черневший над грудью.

— О, господи, откуда это? Когда это я так ушиблась?

Федор смотрел недоверчиво. «Ушиблась»? Такой удар может запросто сломать грудину. Остановить сердце. Не заметить его просто невозможно.

Она осторожно потрогала пальцами синяк. Вскинула глаза.

— Мне не больно! Совсем.

Федор машинально протянул руку, коснулся — и тут же отдернул.

— Ты ледяная! Ты где так замерзла?

— Н-не знаю…

— Лезь в ванную. Я горячей добавлю. Сиди подольше.

Ногой подгреб сброшенную одежду. Линялая красная широкая майка. Раздолбанные шлёпки. Невозможного — парашютного — размера шорты. Девушка, осторожно влезая в ванну, пояснила:

— Я все в мусорных бачках нашла. Вы знаете, оказывается, выкидывают вполне приличные вещи!

Хмыкнув, Федор подобрал с пола «сэконд-хэнд».

— Ну вот и я выкину.

Трусы, правда, ей оставил. Женского белья у него в доме не водилось.

Почти час в ванной, а лицо даже не порозовело. Правда, пахла она теперь только водой и шампунем. Оглянулась с прежним отсутствующим видом. Федор показал ей на диван.

— Есть будешь?

— Есть? — глубоко задумалась, будто он спросил ее нечто эпохальное. Потом очнулась, сказала с каким-то удивлением:

— Нет. Я не хочу.

— А я буду.

Федор ел, поглядывая. Пожалуй, даже на том снимке она выглядела лучше. Правда, с тех пор прошло два дня… Два дня они пытались схватить ее за задницу.

— Почему тебя ищут? — спросил дружелюбно. Дело есть дело. Но интерес-то надо удовлетворить!

Она вздернула голову. Если б можно было, побледнела еще больше.

— К-кто?

— Конь в пальто!

Девица смотрела большими глазами. Федор знал, что они у нее серые, но сейчас, от расширенных зрачков, казались черными.

— Какой… конь?

— Вот я и спрашиваю… Ладно, ты кто?

Она утянула ноги с пола. В красном свете лампы ее невысохшие волосы отливали матовым теплом. Сказала себе в колени.

— Я уже и не знаю…

— Это как?

— Я думала — я Наталья. Беляева. А теперь не знаю…

Федор слушал. Она не врала, он бы понял. Глаза слабо поблескивали, когда Наталья взглядывала на него или в темное окно, где они отражались вместе с комнатой.

— У вас нет… штор? — спросила неожиданно. Он оглянулся.

— Нет. А что?

— Страшно, — просто сообщила Наталья.

Федор пожал плечами.

Эта девица — его добыча. Его деньги. Он выполнил задание, и ему плевать, почему ее ищут, и что с ней будет потом. Один звонок…