Константин Соловьёв - ГНИЛЬ

— Некоторые из посвященных в тайны мадридского двора, презирают инспекторов Контроля, я знаю. Я к ним не отношусь.

— Всем инспекторам прививают Гниль искусственно, это необходимое условие для вступления в должность. Нулевая стадия. Никаких проявлений, никаких симптомов, никакого воздействия на организм. Просто инфицирование, — Маан с отвращение прокатил по языку угловатое и колючее слово «инфицирование», — С последующим купированием. Но это не делает меня или кого-нибудь из наших ребят Гнильцом.

— Не кипятись, вся эта процедура мне прекрасно известна. И у меня даже в мыслях не было напоминать тебе об этом. Я знаю, что для многих инспекторов это… м-мм… не самая любимая тема для разговоров.

— Да, вряд ли кто-то любит болтать на эту тему.

— С точки зрения медицины, в этом нет ничего страшного. Полвека назад людям прививали оспу схожим методом, по сути, давали болезни локально инфицировать организм чтобы тот выработал меры для противодействия, и в дальнейшем не испытывал риска заболеть полноценно. Человек, инфицированный Гнилью, но излеченный на нулевой, как вы ее называете, стадии, никогда не заболеет вновь. Эффективный механизм вакцинации, что уж сказать…

Маан посмотрел на него с благодарностью. Иногда Чандрама мог быть язвителен, но он никогда не переступал некую незримую черту. Ту черту, которая разделяет человека и человека с удостоверением инспектора Санитарного Контроля. В любом случае, Маан не стал продолжать этот разговор.

— Вот он, — Чандрама наконец отделил одну из папок от прочих, положил ее на стол. Обычная картонная папка, разве что много толще остальных, — Думаю, кроме него тебя вряд ли кто-то заинтересует.

— Диагноз?

— Аденокарцинома.

— Ты ведь не думаешь, будто что-то объяснил мне этим словом?

— Для человека, работающего на Санитарный Контроль, ты совершенно не разбираешься в медицине.

— Я оперативный работник, а не медик. Что это значит?

— Рак желудка.

— Неоперабелен?

— Уже нет. Четыре месяца назад я диагностировал четвертую, последнюю, стадию рака. Картина… весьма безнадежна. Терапия не дала результатов, через неделю или две он отказался от лечения.

— Отказался уже после того, как узнал, что лечение подобной болезни частично оплачивается государством лишь с сорокового социального класса?

— Перестань, — Чандрама погладил рукой папку, но открывать не стал, отодвинул ее в сторону, — Кстати, у него тридцать восьмой. И, кажется, были собственные накопления. В любом случае, он отказался от лечения и ушел. И я позволю себе заметить еще раз — так поступает достаточно много людей… Я имею в виду — в его положении. Я, видишь ли, врач, у меня со смертью отношения, можно сказать, доверительные…

«У меня тоже», — мысленно сказал Маан.

— …когда человек узнает дату своей смерти плюс-минус несколько дней, он может испытать самые разные ощущения. Кто-то впадает в депрессию, кто-то только с опозданием понимает ситуацию, а кто-то реагирует почти безразлично. На этой планете живут разные люди. И если человек вместо того чтобы провести последние дни своей жизни под капельницей в медицинском боксе, предпочел вернуться домой и закончить свои дела — я в последнюю очередь заподозрю здесь Гниль.

— А я подумаю о ней в первую очередь. Потому что всегда предполагаю худшее. Сколько жизни ты ему обещал?

Чандрама вновь придвинул к себе папку, заглянул внутрь и несколько секунд беззвучно шевелил губами, что-то читая.

— Месяца два. Он был очень плох, Маан. Рак желудка — вообще скверная штука, один из самых распространенных онкологических диагнозов на Луне. Генетический фактор, некачественная пища, неочищенный воздух…

— Я знаю.

— В общем, ему оставалось немного.

— Ты сказал, это было четыре месяца назад. Но ты пообещал ему два. Он мертв?

— Нет, — сказал Чандрама неохотно, — Судя по всему, он жив. Я был его последним лечащим врачом, а значит, если где угодно на планете медики констатировали его смерть, меня должны были поставить в известность, и я бы сделал соответствующую пометку. А тут чисто.

Маан скрипнул зубами. Звук вышел неприятный.

— Так значит, у тебя в пациентах уже пару месяцев ходит покойник? Ого.

— Не готов оценить шутку. Если человек прожил дольше, чем я предполагал, я этому не огорчусь.

— Он уже прожил в два раза дольше, чем ты ему обещал.

— И дай Бог чтобы прожил еще год! — воскликнул Чандрама, — Человеческий организм — сложнейшее устройство, Маан. И если ты можешь влезть в него с микроскопом, это еще не говорит о том, что ты все про него знаешь. В медицине регулярно встречаются случаи, объяснить которые не возьмется и самый опытный врач этой Галактики. Исцеления смертельно-больных людей — редкость, которая нет-нет, да и случается. Впрочем, не знаю, уместно ли говорить об исцелении… — лицо Чандрама потускнело, — Возможно, речь просто идет о скрытых резервах организма. Он мог выиграть время, только и всего.

— Или он уже опутал всю квартиру паутиной, а сам висит под потолком вниз головой, — вставил Маан, — Четыре месяца — это очень большой срок.

— Ты невозможен. Его зовут Тцуки, адрес — двадцать второй жилой блок, 11–18. Его дело дать не могу, даже не спрашивай. Запомнил?

— Да.

— Отлично. Когда встретишь его, не передавай от меня привет.

— Хорошо. Еще по рюмке?

— Нет, не стоит. У меня через несколько часов операция.

— Ну, тогда пойду я. Спасибо тебе за осмотр, — Маан поднялся, испытывая отчего-то неловкость. Судя по тому, как быстро Чандрама протянул ему руку, он тоже испытывал смущение.

— Пока, Маан. В следующий раз, будь добр, постарайся предупредить перед визитом.

— Конечно!

Он уже сделал шаг к двери, когда Чандрама вдруг остановил его жестом. И сказал тихо, не глядя в глаза:

— И слушай… Если я вдруг… Ну, когда-нибудь заболею. Вероятность всегда есть. Я врач. В общем… Если ты вдруг придешь ко мне по работе. Предупреди меня заранее, хорошо? Не хочу чтобы…

Маан понял, что тот имеет в виду. Поэтому он просто сказал:

— Да. Я предупрежу. Разумеется.

Воздух в приемной пах не жасмином, он пах по-иному — страхом. И даже самый современный воздушный фильтр ничего не мог с этим поделать. Оставляя за спиной молчащего человека, глядящего ему в спину, Маан не удержался, остановился на пороге и бросил:

— И, черт возьми, перестань наконец менять секретарш!

Оказавшись снаружи, он надел плащ, шляпу, и кивнул удивленной медсестре, после чего спустился по узкой ухоженной лестнице и вышел на улицу.

Там он достал из кармана небольшой войс-аппарат и набрал короткий номер. И когда на другом конце кто-то ответил, кратко сказал: