Джеффри Форд - Физиогномика

— Постойте, — проговорил я, узнавая знакомые черты. Существо обернулось, и передо мной оказалась волчья морда Греты Сикес, латобрианского оборотня.

— Не может быть, — проговорил я, рассматривая ее. Она выросла с нашей последней встречи, а макушку ее головы опоясывал ряд блестящих заклепок. Резцы и клыки стали менее острыми, но под длинной шерстью теперь обрисовывались груди молодой женщины. В ее глазах бились страдание и тоска.

— Твоя малютка-оборотень. Я с ней немного поработал, повозился с мозгом и добавил пару новых болевых центров. Она больше не превращается в девочку, зато из нее вышел отличный агент.

— Ваш гений поразителен, — признал я.

— Лежать, — приказал Белоу. Она снова опустилась на пол и свернулась, поджав конечности. — Клэй, я предпочел бы поразиться твоей гениальности в отношении этого дела. Мне нужен белый плод.

— Я намерен произвести Двенадцатый маневр, — сказал я.

Он рассмеялся и махнул на меня рукой.

— Что угодно. Если ты провалишь дело, Грета Сикес произведет Последний маневр над тобой и над этим городишкой.

— Как вам угодно, Создатель, — сказал я.

— А что это мне рассказывали про некую молодую даму, которую ты взял ассистентом?

— Всего лишь секретарем, сэр. Мне предстоит прочитать множество тел. Нужен кто-то, чтобы вести записи.

— Ты хитрец, Клэй, — улыбнулся Создатель. — До нее мне нет дела. Найди белый плод. Отличному Городу я нужен бессмертным.

— Ну конечно, — согласился я.

— А теперь, — сказал он, поворачиваясь ко мне в профиль и сжимая зубами окурок сигареты, — доставай из кармана свой суррогатный пенис и давай произведем старинный научный эксперимент.

— Стрелять? — спросил я.

— Нет, стоять здесь до скончания века! На этой неделе раздача призов за глупые вопросы отменяется. Приступай, — велел он, цедя слова уголком улыбающихся губ.

Я вынул из кармана пистолет и прицелился. Дерринджер отяжелел и дрожал под напором красоты, моих страхов и сгустившегося запаха Греты Сикес. «А если промахнусь?» — подумал я, прищуривая глаз. Эта мысль вспыхнула в моем мозгу за миг до выстрела. Грохот отдался от синих стен пещеры.

Я проснулся как от толчка и подскочил на постели. В зеркале Ардена у противоположной стены зияла круглая дыра, пол под его ногами был засыпан блестящими осколками стекла. Я тряхнул головой, чтобы привести в порядок мысли. Яркий день за окном кричал, что снежная буря прошла. Я кинул дерринджер на пол и достал сигарету. Ниже этажом послышался шорох, и ступеньки торопливо заскрипели под ногами Мантакиса. От громкого стука в дверь головная боль усилилась и глаза заслезились.

— Ваша честь, — прокричал он, — я слышал, стреляли?

— Маленький эксперимент, Мантакис, — отозвался я.

— Эксперимент? — переспросил он.

— Проверял, не спите ли вы, — сказал я.

— Не сплю, — подтвердил он.

— Который час?

— Девять пятьдесят, ваша честь.

— Налейте мне ванну и принесите миску горячих помоев, которые у вас называются завтраком.

— Жена готовит тушеные крематы — свидетельство ее кулинарного таланта, — сказал он.

— Этого я и боялся, Мантакис.

Я едва не потерял сознание, погружаясь в ледяные воды ванны. После морозной снежной ночи, после приснившегося путешествия в шахту, напоминающего о себе вполне реальной болью в мышцах, мысли пришли в смятение, которое начинало сказываться и на состоянии тела. В этот момент появился Мантакис и сунул мне под нос горшок с неаппетитным варевом. Аромат этого блюда оказал на меня спасительное действие нюхательной соли. Я искренне возблагодарил его это смертоносное дуновение, после чего приказал убрать горшок и убираться самому.

Я сидел в ванне, коченея и обшаривая каждый уголок памяти в поисках физиогномики. Не обнаружилось ни единой цифры, ни клочка кожи. «Что делать, когда земля уходит из-под ног и ты летишь в бездну?» — спрашивал я у снежных сугробов за оградой. Потом ледяной порыв ветра принес в мои мысли Создателя, и мгновение я размышлял, не мог ли он во плоти вторгнуться в мои навеянные красотой галлюцинации. Воспоминание о стоящей на задних лапах Грете Сикес убеждало, что все происшествие было только кошмаром, отразившим мои глубинные страхи, однако магические способности Создателя были разнообразны и непостижимы для моего облагороженного цивилизацией разума. Но даже эти нагоняющие жуть размышления пугали меня меньше, чем предстоящее свидание с физиономиями анамасобийских идиотов.

8

Мэр Батальдо поджидал меня, стоя в небольшом сугробе перед отелем. На нем был длинный черный плащ, а круглую макушку прикрывала нелепая черная шляпа с широкими полями. При виде меня он расплылся в такой хитрой улыбочке, что мне немедленно хотелось вздуть его еще раз.

— Прекрасный денек, ваша честь, — сказал мэр.

— Следите за собой, мэр, мое терпение сегодня далеко не бесконечно, — предупредил я.

— Жители Анамасобии ждут вас в церкви, — сказал он, принимая серьезный вид, сквозь который все же просвечивала ухмылка.

Мы направились к церкви. Под ногами у нас хрустел снег, а в городе стояла могильная тишина. На ходу мэр перечислял отданные им распоряжения.

— Я выделил вам телохранителя, самого отпетого из шахтеров. Парня зовут Каллу. Он защитит вас, если горожане возмутятся против процедуры. Отец Гарланд огородил алтарь, чтобы можно было раздеваться за ширмой. Между прочим, отец наш выходит из себя при мысли, что в его церковь в одночасье проникнут нагота и наука.

— Смотрите, чтобы он держался от меня подальше, — сказал я. — Как бы ни почитали его горожане, для меня его церковный сан ничего не значит. Если он вздумает чинить препятствия, прикажу с него шкуру спустить.

— Арла подумала, что вы пожелаете в первую очередь осмотреть Моргана и его дочь Элис, которые вызвали подозрения горожан.

— Пусть так, — сказал я.

— Смотрите, вот ваши подозреваемые, — указал Батальдо вперед.

Мы подошли уже достаточно близко, чтобы я мог оценить придурковатые морды подследственных. Завидев нас, они умолкли, и я не без удовольствия различил почти на всех лицах неуверенность с солидной примесью страха. Только самые могучие и тупые шахтеры не проявляли никаких чувств. Мог ли я показаться страшным тем, кто проводил полжизни в темноте под вечной угрозой обвала или подземного пожара? Но открытого презрения не выказывали и они.

Я уже направлялся к двери в церковь, когда мэр удержал меня за руку.

— Минуту, ваша честь, — сказал он и, повернувшись к толпе, взмахнул рукой: — Ну, как договаривались: раз, два, три!

Нестройный хор горожан приветствовал меня дружным: «Доброе утро, ваша честь!» Я почувствовал себя учителем, входящим в класс.