Клиффорд Саймак - Всякая плоть - трава

Я встряхнулся, точно пес, вылезший из воды, окончательно овладел собой и зашагал по дорожке. Вот и моя машина; я обошел её, нашарил в кармане ключи и распахнул дверцу.

Только усаживаясь за баранку, я увидел, что рядом сидит Нэнси.

- Я думала, ты уже никогда не придешь, - сказала она. - О чем это вы с отцом так долго рассуждали?

- Да так, о разном. Все пустяки, ничего интересного.

- Ты часто у него бываешь?

- Нет, не очень.

Почему-то мне не хотелось объяснять ей, что до этого вечера я ни разу с Шервудом и двух слов не сказал.

В темноте я на ощупь вставил ключ.

- Прокатимся? - предложил я. - Может, заедем куда-нибудь, выпьем по стаканчику?

- Нет, не стоит. Лучше просто посидим и поговорим.

Я откинулся на спинку сиденья.

- Славный вечер, - сказала Нэнси. - Тихо, спокойно. По-настоящему тихое место теперь такая редкость.

- Тут у вас есть совсем заколдованное местечко, - сказал я. - Как раз перед крыльцом. Я нечаянно ступил на него, да только колдовство быстро пропало. Все заливает луна, и так странно пахнет...

- Это те цветы...

- Какие?

- На клумбе, что у поворота дорожки. Она вся засажена чудесными цветами, их ещё давно отыскал где-то в лесу твой отец.

- Значит, и у вас они растут, - сказал я. - Наверно, в Милвилле в каждом саду есть такая клумба.

- Твой отец был необыкновенно славный, я таких людей больше не встречала. Когда я была маленькая, он всегда мне дарил цветы. Бывало, иду мимо, а он непременно сорвет хоть один цветок и даст мне.

Да, правда, отец был, что называется, очень славный. Славный и сильный, и при этим странный и, однако, несмотря на свою силу и на все свои странности, удивительно мягкий. Цветы, плодовые деревья и все, что растет на земле, он знал, как свои пять пальцев. Помню, кусты томатов у него поднимались высокие, крепкие, листья у них были какого-то особенно густого темно-зеленого света, и по весне весь Милвилл приходил к нему за рассадой.

И вот однажды отец понес вдове Хиклин томатную и капустную рассаду и корзину многолетних растений - и возвратился с какими-то странными лиловыми цветами: он наткнулся на них по дороге, в Темной Лощине, осторожно выкопал с полдюжины, заботливо окутал корни куском холстины и принес домой.

Никогда ещё отец не видывал таких цветов; оказалось, и никто другой их прежде не видел. Отец высадил их на отдельную клумбу, холил за ними, как за малыми детьми, и цветы благодарно отозвались на добрую заботу. И теперь едва ли найдешь в Милвилле клумбу, где не росло бы хоть несколько лиловых цветов - цветов, открытых моим отцом.

- Странные они, эти его цветы, - сказала Нэнси. - А удалось ему определить, к какому виду они относятся?

- Нет, - сказал я, - так и не удалось.

- Надо было послать образчик в какой-нибудь университет хотя бы.

Кто-нибудь объяснил бы ему, что же это такое.

- Да он сколько раз об этом заговаривал. Но так и не собрался. Всегда работы по горло. Ни минуты передышки. С этими теплицами вечно крутишься, как белка в колесе.

- Ты сильно не любил теплицы, Брэд?

- Не то чтобы уж очень не любил. Я с детства к ним привык, умел кое-как управляться. Но у отца был особый дар, сноровка, а у меня - нет.

Вся эта зелень у меня просто не желала расти.

Нэнси потянулась так, что руками, сжатыми в кулаки, коснулась верха машины.

- А приятно вернуться домой! Пожалуй, я тут поживу. Мне кажется, папе плохо одному.

- Он говорил, ты хочешь стать писательницей.

- Так и сказал?

- Да. По-моему, он не считал, что это секрет.

- Ну, пусть. Но вообще об этом как-то не говорят заранее, надо сначала написать хотя бы половину. Может быть, ничего и не выйдет, тут столько подводных камней... Есть такие мнимые литераторы - либо он вечно что-то пишет и никак не допишет, либо вечно рассуждает о своей будущей книге и никак за неё не сядет, а я так не хочу!

- А о чем ты собираешься писать?

- Вот об этом. О нашем городе.

- О Милвилле?

- Ну да, чем плохо? Наш городок и его жители.

- Да тут же не о чем писать!

Нэнси засмеялась и мимолетно коснулась моего плеча.

- Очень даже есть о чем! Сколько знаменитостей! Какие своеобразные характеры!

- У нас - знаменитости? - изумился я.

- Конечно! Билл Симпсон Ноуэлз - известная романистка, Бен Джексон прославленный адвокат по уголовным делам, Джон Хартфорд стоит во главе исторического факультета в...

- Но ведь они уже не живут в Милвилле, - перебил я. - Здесь им нечего было делать. Они уехали куда-то и там прославились - и глаз не кажут в Милвилл, погостить и то не приедут.

- Но первые-то шаги они сделали тут, у нас, - возразила Нэнси.

Талант у них был, когда они ещё не выезжали из Милвилла. И ты меня перебил, я не всех назвала. Из Милвилла вышло ещё много выдающихся людей.

Маленький, глупый, захолустный городишко, а породил столько прославленных деятелей, и мужчин и женщин, что больше ни один такой городок с ним не сравнится.

- Ты уверена?

Она говорила с таким жаром, что меня разбирал смех, но засмеяться я все же не посмел.

- Придется ещё проверить, - сказала она, - но незаурядных людей из Милвилла вышло очень много.

- А насчет своеобразных характеров ты, пожалуй, права. Чудаков в Милвилле хватает. Шкалик Грант, Флойд Колдуэлл, мэр Хигги...

- Это все не то. Они своеобразные не в том смысле. Я бы даже не сказала, что они - характеры. Просто они личности. Они росли привольно, в непринужденной обстановке. Никто не подавлял их, не связывал всякими строгостями и ограничениями, и они остались самими собой. Наверно, в наше время только в таких захолустных городках и можно ещё найти подлинно свободную индивидуальность.

Сроду я не слыхал ничего подобного. В жизни мне никто не говорил, что Хигги Моррис - личность. Да и какая он личность! Просто самодовольное ничтожество. И Хайрам Мартин тоже никакая не личность. Уж я-то знаю. В школьные годы он был драчун и нахал, и вырос в безмозглого фараона.

- Ты со мной не согласен? - спросила Нэнси.

- Не знаю. Никогда об этом не думал.

А про себя подумал: ох, уж эта образованность. Сколько лет Нэнси училась в университете, потом увлеклась общественной деятельностью, работала в Нью-Йорке по улучшению быта населения, потом год путешествовала по Европе - вот оно все и сказывается. Она чересчур уверена в себе, напичкана теориями и всяческой премудростью. Милвилл стал ей чужим. Она больше не чувствует его и не понимает - на родной дом не станешь смотреть со стороны и разбирать по косточкам. То есть, она сколько угодно может по привычке называть наш городишко домом, но на самом деле он ей больше не дом. А может, никогда и не был домом? Правильно ли девчонке (или мальчишке, все равно) называть родным домом захудалый нищий поселок, если сама она живет в единственном богатом особняке, каким может похвастать эта богом забытая дыра, и папаша разъезжает в кадиллаке, и к их услугам кухарка, горничная и садовник? Нет, Нэнси вернулась не домой; скорее, здесь для неё опытное поле, удобное место для наблюдений и изысканий. Она будет смотреть на Милвилл с высоты Шервудова холма, исследовать, раскладывать по полочкам, она разденет нас донага и, как бы мы ни корчились от позора и мук, выставит нас напоказ, на забаву и поучение той публике, что читает подобные книги.