Джон Уиндем - Золотоглазые

Она продолжала развивать эту мысль, пока не поняла, что на нее обратили внимание и запомнили. Потом перешла к другому аспекту.

— Но все это — наше личное дело, ни у кого из нас не может быть более важного личного дела. Я уверена, вы со мной согласитесь. Мы должны с этим справиться без постороннего вмешательства. Вы все, должно быть, знаете, как рвутся дешевенькие газеты ко всему более-менее необычному. Они создают снежную лавину, выставляют людей напоказ, как на ярмарке. И в результате жизнь людей, их дом, их дети им самим уже не принадлежат. Вы все читали в газетах об одном случае, когда в семье родилось сразу несколько детей, а потом профессора медицины, поддержанные правительством, вмешались, и вскоре родителей лишили их детей. Ну, а я не собираюсь терять своего ребенка таким образом, и я жду и надеюсь, что все вы чувствуете то же. Поэтому, если мы не хотим иметь, во-первых, массу неприятностей (а я предупреждаю, что если все станет общеизвестным, то разговоров в клубе, баре не оберешься, и с самыми отвратительными вымыслами) и, во-вторых, вполне вероятно, что детей у нас отнимут под предлогом изучения. Все мы должны не только не упоминать, но и не намекать вне деревни о наших делах. В наших силах самим решать, без вмешательства министерств и газет. Если в Трейне или еще где-нибудь будут интересоваться или незнакомцы начнут задавать вопросы, мы не должны, ради себя и наших детей, говорить что-либо. Мы должны делать вид, словно в Мидвиче нет ничего необычного. Ни в коем случае нельзя показывать, что мы что-то скрываем. Если мы будем вместе и заставим мужчин понять, что и они должны быть с нами вместе, мы не возбудим к себе интереса, и нас оставят в покое, как это обычно бывает. Это наше личное дело, и как будущие матери, мы будем защищать своих детей.

Она еще раз внимательно осмотрела аудиторию, как и в начале выступления. И закончила:

— Теперь я попрошу викария и доктора вернуться. Если вы не будете возражать, я присоединюсь к вам через несколько минут. Я знаю, что у вас масса вопросов.

Она выскользнула в маленькую комнату за спиной.

— Прекрасно, миссис Зеллаби, это действительно прекрасно, — сказал мистер Либоди.

Доктор Уиллерс сжал ей руку.

— Думаю, вы отлично справились, дорогая моя, — сказал он, следуя за викарием на сцену.

Зеллаби проводил ее к креслу. Она села и откинулась на спинку, закрыв глаза. Ее лицо было бледным и измученным.

— Думаю, тебе лучше пойти домой, — сказал ей Зеллаби.

— Нет, я буду в порядке через несколько минут. Я должна вернуться.

— Они могут обойтись и без тебя. Ты сделала все то, что от тебя требовалось, и сделала прекрасно.

— Я знаю, что должны чувствовать эти женщины. Это так невероятно, Гордон. Надо дать им возможность задавать вопросы и выговориться так, как им захочется. Они должны свыкнуться с этой мыслью. Им нужно чувство всеобщей поддержки. Я знаю потому, что тоже нуждаюсь в этом.

Она подняла руку и отвела волосы.

— Ты знаешь, Гордон, я только что говорила неправду.

— Что именно, дорогая? Ты так много говорила.

— О том, что я рада и счастлива. Два дня назад это была абсолютная правда. Я хотела ребенка — нашего, твоего и моего. А теперь боюсь, Я очень боюсь, Гордон.

Он сжал ее плечи. Она со вздохом положила голову на его руку.

— Дорогая моя Анжела, — сказал он, нежно гладя ее волосы. — Все будет хорошо, Мы присмотрим за тобой.

— Ничего не знать! — воскликнула она. — Знать только, что там кто-то развивается, не быть уверенным, кто и как… Я начинаю чувствовать себя, как животное.

Он легко поцеловал ее в щеку, продолжая гладить волосы.

— Ты не должна волноваться, — сказал он ей. — Я готов спорить, что когда он или она появятся на свет, ты, бросив лишь один взгляд на младенца, скажешь: «О боже! Да ведь это нос Зеллаби!» А если нет, мы вместе постараемся справиться с выпавшей на нашу долю судьбой. Ты не одинока, моя дорогая, и ты не должна чувствовать себя одинокой. Я с тобой, Уиллерс тоже. Мы все готовы помочь тебе, всегда. Она повернула голову и поцеловала его.

— Гордон, дорогой, я должна идти, — объявила она.

Зеллаби несколько мгновений смотрел ей вслед, затем пододвинул кресло к незакрытой двери, закурил сигарету и уселся, выясняя — по вопросам женщин — настроение деревни.

Задачей на январь было ослабить потрясение и управлять реакцией, чтобы таким образом сформулировать определенное отношение к происшедшему. Собрание можно было считать успешным. Атмосфера разрядилась, и присутствующие, выведенные из полуоглушенного состояния, приняли предложение о всеобщей солидарности.

Организаторы думали, что несколько человек будут держаться в стороне, но они также, как и остальные, не имели ни малейшего желания допускать в свою личную жизнь посторонних. Более того, те, кто хотел устроить шумиху, поняли, что деревня устроит им бойкот. Когда смущение уступило место уверенности, когда установилось некое равновесие среди незамужних женщин между испуганными, несчастными и чопорно самоуверенными, когда атмосфера уже не очень отличалась от той, что предшествовала празднествам и цветочным карнавалам, вновь утвержденный комитет почувствовал, что он добился успеха в наведении порядка.

Возникший комитет — Уиллерс, семья Либоди и Зеллаби, сестра Даниэла — был пополнен также мистером Артуром Криммом, который был выбран, чтобы защищать интересы нескольких возмущенных исследователей с Фермы, которые обнаружили, что и они вовлечены во внутреннюю жизнь маленького Мидвича.

Когда пять дней спустя комитет вновь собрался, то члены его поняли: завоевание надо беречь. Отношение к происходящему, которое было успешно создано, могло вылиться в обыкновенный предрассудок, если его аккуратно не направлять в нужное русло. Хотя бы в течение некоторого времени его необходимо было поддерживать и направлять.

— Мы должны организовать что-то напоминающее кампанию по спасению при стихийных бедствиях, но не внушая людям, что ситуация действительно соизмерима с бедствием.

Подобное предложение вызвало всеобщий возглас одобрения, лишь миссис Либоди, казалось, сомневалась.

— Но, — сказала она с сомнением, — мы должны быть честны.

Присутствующие посмотрели на нее с удивлением.

— Я имею в виду, — продолжала она, — что происшедшее можно отнести к разряду бедствий, не так ли? В конце концов без всякой причины ничего не случается. И в нашем случае есть причины, которые надо найти, и побыстрее.

Анжела смотрела на нее, нахмурившись.

— Что-то я вас не понимаю, — сказала она.