Небо над нами - Борис Геннадьевич Богданов
А один раз, тем же неведомым образом, предощутила приближение погони. То есть это все же была не погоня, от той бы не спастись: несколько человек спокойно, без спешки, прошли вдоль склона в десятке шагов под ними. Кажется, двое-трое — из команды товарища Андрея, а с ними пара пионервожатых.
Лунный свет в эти минуты пробился сквозь ночные облака и щедро пал на землю, но сквозь сплетение ветвей сделал все непроглядней, чем в полной тьме.
Да, не погоня, об исчезновении Аэлиты из спального корпуса, похоже, еще не узнали… Но обычным такое ночное патрулирование назвать трудно. Должно быть, приказ «все проверить и перекрыть, чтобы мышь не проскочила», касался не только окрестностей дворца.
Потом Тимур и Женя долго сидели на прибрежных камнях, восстанавливая дыхание, — и Аэлита, измученная, сидела рядом с ними. Она бы, наверно, сейчас провалилась в сон, но времени совсем не оставалось.
— Смотри, дочь магацитла. Вот это — Султанская скала, то есть Шаляпинская. Ну все равно, как ее ни называй, ничего не изменится. Нам надо плыть вокруг нее. Гейка будет ждать с той стороны, возле пещеры: на эту сторону ему нельзя выгребать — лодку могут увидеть. Ох, далеко, слушай… Жень, я помню, что мне рассказывала, но все-таки море — не бассейн.
— Я доплыву, — неживым от усталости голосом сказала Аэлита.
«Она доплывет», — кивнула Женя с уверенностью, которой, Тимур это вдруг почувствовал, у нее на самом деле не было.
«А ты?» — взглядом спросил он.
— А ты-то сам? — бурно, вслух возмутилась Женя, чем несколько успокоила его.
Почти прямо под их ногами волны, равнодушно шелестя, накатывались на невидимый пляж.
— Поздно, — все таким же мертвым, но уже не от усталости, голосом сказала Аэлита.
Вдоль берега цепочкой шли люди. Кажется, те самые, кого они пропустили мимо себя в темноте выше по склону. Теперь повернули и возвращаются. Вот только разминуться с ними тут не было никакой возможности.
— Поздно… — с отчаянием повторила Женя.
Тимур даже удивился. Он отлично понимал, что ничего еще не поздно.
— В воду, дочь магацитла, — прошептал он уголком рта. — Плыви так, как тогда в бассейне. На поверхность не показывайся, кроме как для вдоха. Живо!
— А вы?
— А мы — догоним. Потом. В воду, кому сказано! Погубишь и себя, и нас!
«Артек» — огромный лагерь. У него немало своих законов. Как и всюду, нередко законы их обходят и нарушают: в каждом из входящих в него малых лагерей чуть по-разному, но если честно, то разница невелика. Как и всюду, виновных ловят, уличают, стыдят и наказывают. Или прощают. В прежние времена прощали куда чаще, сейчас правит строгость.
Но за море не прощали никогда. Ни прежде, ни теперь.
Кажется, только один раз за всю историю «Артека», да и то незапамятные лет десять назад кто-то утонул, купаясь в море без надзора. Но с тех самых пор во всех лагерях и во всем лагере действует незыблемый и неумолимый закон: каждый, кто без спроса уйдет купаться, будет тотчас же отправлен домой. И от этого закона лагерь не отступал еще никогда. Теперь в нем появились уже и другие законы, куда более беспощадные; но этот тоже не отменен.
Однако слишком здесь пышно цветет удивительная зелень, слишком часто попадаются прохладные ущелья, журчащие потоки, укромные поляны. Слишком много тут сверкающего солнца, которое словно бы продолжает сиять даже ночью… Особенно ночью!
А про ночные прогулки закон ничего не говорит. То есть на самом деле говорит, но гораздо менее суровым голосом.
Даже если на такую прогулку вышли мальчик и девочка. Даже если гуляют они по пляжу возле самого моря (лишь бы в воду не лезли!). Даже если не просто гуляют.
Потому что соблюдайся в этом случае закон неукоснительно — где он должен свой путь начать и где остановиться? «Мальчик и девочка» — это только ли тринадцатилетние пионеры? А кем считать восемнадцатилетних вожатых, которые сами следят за тем, чтобы артековский закон соблюдался?
И сказал сам себе «Артек»: «Все они — мои дети, подростки на берегу моря. Пока будет можно, я зажмурюсь».
Она была спортсменка и медалистка, ростом лишь на сантиметр не дотягивала до метра девяносто, а возрастом — всего месяц до девятнадцати лет оставался. Но «Клеопардой» ее называли, и то за глаза, только здешние малолетки, дома же звали Лерочкой и все еще считали внучкой.
А ее Славик — он такой образованный и умный, такой взрослый, на целый год старше… И пусть смеются всякие дуры, пусть выдумывают, что ему будто бы для поцелуя на пенек вставать нужно!
Она сейчас больше всего страдала от того, что нельзя идти со Славиком обнявшись или хотя бы держась за руки. При этих, которые с ними сейчас, — никак нельзя. Но она и так чувствует его дыхание, а это такое счастье…
Сначала она поняла, что он дыхание на миг затаил, потом — что Славик изо всех сил старается дышать как прежде, идти обычным шагом, с привычной внимательностью смотреть по сторонам, ни в коем случае не поворачивать голову вот туда… И Лера тоже туда не посмотрит, голову не повернет. А если взгляд скосит, проходя мимо — ну, какое кому до этого дело!
Какое кому дело, что какая-то парочка обнимается-целуется на их со Славиком месте, судорожно расстегивает друг на друге одежду, возится торопливо и неумело… Лере и Славику не жалко. Они щедрые.
И уж точно не должно быть до этого дела тем, кто идет с ними сейчас. У них другая задача, эту задачу они объяснили и вожатым, вожатые все поняли и выполняют.
Лера добросовестно следила за освещенной луной морской гладью — но там не было ни лодки, ни признака кого-нибудь, удаляющегося от берега вплавь. Впрочем, вон появилась точка в паре сотен метров от берега — но это дельфин. А вот он уже снова нырнул.
Кажется или нет, что за плавник его ухватилась тонкая девичья рука?
Да ну, ерунда какая!
— Не заметили, — выдохнул Тимур.
Женя промолчала. Ей казалось, что уж Клеопарда, с высоты своего-то роста, обязательно должна была их увидеть.
— Женечка!
Она ласково потерлась ему щекой о голое плечо, по-прежнему не произнося ни слова. А до Тимура, кажется, только сейчас начало доходить. Эх ты, мальчишка… мужчина ты мой…
— Женечка! И… и что
