Небо над нами - Борис Геннадьевич Богданов
Кажется, она добралась. Вот только куда?
— Пауна тора соацера, — сказала совсем близко Аэлита. — Куа лома магацитл!
— Кроно ту'лава дото! — ответил незнакомый плаксивый голос.
Похоже, коминтерновки ссорились. Женя присела возле «окошка», потом вовсе легла на пол и заглянула внутрь.
Снова заговорила Аэлита. Ее кровать стояла совсем рядом, если постараться, то, протянув руку, можно ухватиться за ножку…
— Аэлита!.. — шепотом позвала Женя. — Это я! Я пришла…
Аэлита замолчала, потом продолжила горячо и почти громко. Вдоль края одеяла скользнула бледная кисть, показала под кровать. Из ладони выпала ракушка-рация.
Происходило что-то непонятное, Аэлите явно требовалась помощь. Женя присмотрелась: решетка держалась на двух гвоздиках. Сдвинуть ее в сторону и проползти в отверстие оказалось минутным делом.
В комнате было тепло и даже душно: похоже, тут вообще никогда не открывали окон. Под кроватью у Аэлиты лежал мягкий пушистый коврик. Такие же коврики виднелись под соседними кроватями. Интересно, зачем? Женя не стала задумываться. Мягко — и ладно!
Она прижала ракушку к уху…
— …А что будет с нами? — голос Аэлиты неожиданно прозвучал по-русски, хотя другим ухом Женя по-прежнему слышала речь на незнакомом языке. — Хорошо Туале, ее отец из партии Перемен. Если они возьмут власть…
— Уже взяли! — злорадно перебила ее другая коминтерновка. — Теперь все станет иначе.
— Ты неумна, Туала, — сказала Аэлита. — Ты не понимаешь…
— А ты гордячка! Молчи и привыкай, ты не самая главная теперь!
— Кому лучше, когда мы ссоримся? — произнесла третья. — Родина далеко, нам надо держаться вместе.
— Вместе с этой?! — огрызнулась Туала и произнесла издевательски: — Дочь магацитла, как же! Когда она слушала нас, Нея? Мы всегда были для нее «калеки», для их рода любой, у кого нет полного набора второй силы, — «калека».
— Думаешь, настоящие «калеки» примут тебя за свою? — чуть слышным шелестом долетел голос какой-то еще девочки, ранее молчавшей. — Ни у кого из их дочерей не расстелен под ложем коврик для служанки, наоборот — их дочери спят на таких ковриках… — Девочка вдруг словно бы задохнулась, но сумела продолжить. — А для их отцов мы все — синяя кожа!
Про «синюю кожу» Женя не поняла, а насчет «калек» более-менее разобралась: Аэлита рассказывала ей, что те, у кого нет встроенных в тело приборов-помощников, могут передвигаться разве что на костылях, инвалидных колясках… Это она, надо так понимать, говорила про коминтерновцев, изувеченных пытками в застенках. Но отчего для девчонок эти «калеки» — словно бы чужие, чуть ли не враги? Разве могут у них тут быть враги? Как они к нам вообще попадут?
Вообще-то могут попасть, наверно. Ведь есть же у нас, пусть не в «Артеке» сейчас, английские коминтерновцы и их дети — а есть дипломаты и всякие там приглашенные на заводы специалисты из буржуйской Англии, хотя с ней уже скоро война начнется. Вот и в этой Соацере… то есть Соацера — их столица, а сама страна называется Тума…
Но все равно что-то не складывалось.
— Даже хуже… — вздохнул кто-то из девочек. — Не синяя кожа, а варенная плоть в водах горячего озера. И род Тускуба, и дети тех, кто ведет партию Перемен…
— Здешние не допустят! — воскликнула Туала.
— Здешние? Да ты действительно неумна. Мы для них — тоже плоть… Совсем лишняя плоть вокруг того, что в нее встроено. Вот это им и вправду очень нужно.
— Но начнут с плоти и крови Тускуба!.. С синей его крови.
Почему они ругаются, удивилась Женя. Что-то произошло на их родине? Может быть, революция? Но ведь это же здорово! Революция — всегда здорово.
Аэлита давно уже не говорила ничего. Остальные коминтерновки ссорились, яростно упрекали друг друга, но голоса их почему-то звучали все тише и тише.
— Очень тяжело, — вдруг сказала та, которую звали Нея. — Ужасный мир.
Было слышно, как она зевнула.
— Ужасный, — согласилась Туала. — Как они… здесь… живут?..
Ей уже никто не ответил. И никто, включая саму Туалу, не шевельнулся, когда еще через десяток секунд вдруг тихо скрипнула, открываясь, дверь.
— Проверяйте, товарищ уполномоченный.
Женя узнала голос противной медички. Раздались тяжелые шаги. Пара сапог остановилась у кровати Аэлиты, потом их обладатель прошел дальше.
— Все тут, — сказал товарищ Андрей.
— Куда им деться? — ответила медичка. — Видите, дрыхнут без задних ног.
Она почти не понижала голос. Андрей ничего не сказал, но, должно быть, сделал предостерегающий жест, потому что женщина ответила:
— Да нет нужды, товарищ уполномоченный. Они и днем-то почти все время спят…
— Все равно, — сказал уполномоченный. — Следите, не спускайте глаз. Сами понимаете. Кто знает, как все сейчас повернется?
— А что Москва? — спросила медичка.
— Ждет, — непонятно ответил товарищ Андрей.
Снова заскрипели сапоги, хлопнула дверь. Спустилась тишина, которую прерывали только тяжелое дыхание и тихие стоны коминтерновок.
— Аэлита? — прошептала Женя. — Ты спишь, Аэлита?
— Мне надо бежать, — сказала после долгого молчания Аэлита. — Спаси меня, Женя.
Вот так. Все ясно и все просто. То есть на самом деле ничего не понятно и все, наверно, очень сложно, но никаких вопросов не остается.
И очень страшно подумать, что будет, если этот, как его, Алик не передал ракушку своему командиру. Или если тот сейчас держит ее не рядом с собой.
Конечно, говорить с командиром рахмоновцев должен был Тимур. И Тимур действительно ему все объяснит — потом, совсем скоро. Но кое-что надо сделать еще скорее, прямо сейчас.
— Гейка! — укрыв раковину в кулаке и прижавшись к ней губами почти вплотную, Женя говорила почти беззвучно: знала, что этого хватит. — Гейка! Ты слушаешь море?
Она была почти готова к тому, что никто не отзовется. Но когда ответ все-таки прозвучал: «Я… я слышу тебя! Ты кто?!», Женя чуть не засмеялась — таким испуганным был голос бесстрашного Гейки.
Говорила она с ним совсем недолго. Потом осторожно поскребла ногтями ножку кровати — и услышала, как Аэлита шевельнулась у нее над головой.
— Встать сможешь? Или ты сейчас как они — «без задних ног»?..
— Я смогу. Я дочь магацитла.
* * *
Вниз по тропе они буквально снесли ее на руках, хотя это было совсем не легко, какие у нее ни птичьи косточки. Однажды, на особенно крутом участке, когда под сандалиями опасно заскользил голый камень, Аэлита вдруг попросила оставить ее здесь и поскорее уйти. Ага, как же, вот так взяли да оставили, бросили на погибель, побежали спасать свои драгоценные шкурки: «За друзей стоять отважно будь готов! — Всегда готов!», пункт пятый «Кодекса».
Все же ни она без них не спустилась бы тут, даже днем,
