Это все… [СИ] - Татьяна Апраксина
Тем более, что — как назло или, скорее, к счастью все же — сходить с ума здесь, у нас, за все эти годы никто так и не собрался. Что позволяло госпоже Нийе торжественно поднимать палец к небу и говорить: «Вот. Вот вам статистика. И это при том, что концентрация — от которой, по вашим словам, все беды — у нас выше, чем внизу. Вот вам статистика и вот вам ваши окраинные суеверия. А от вашего правительства и здоровый с ума сойдет, особенно, если будет пытаться запрещать себе понимать, с чем имеет дело».
Так что если вы видели светловолосую голову в радужном ореоле защитного поля, в пяти случаях из шести вы видели начальника участка или еще какого-то локального руководителя, пользующегося протекцией госпожи Нийе и отвечающего ей максимальной лояльностью. Говорили, что таков был порядок в Серебряном Доме еще до Сдвига, что там сенсорный потенциал обеспечивал высокое положение…
Если мы действительно создавали Дом, то в лице госпожи Нийе со всеми ее белобрысыми сенсами мы видели формирование первого и самого значимого малого, вассального, Дома.
Как можно заметить, эта парадигма полностью захватила меня.
Госпожа Нийе сказала: «Летим на четвертый-второй — будешь протокол вести» И я встаю — легче воздушного пузырька, стремящегося к поверхности — беру сумку с протокольным набором — и нет меня. На четвертом участке, секция два, новоосваиваемом, потому и номер маленький, сегодня утром стряслось. Сводку не я делал, я только передавал — но если сводка черная, происшествие, с безвозвратной потерей техники и разумных — то читаешь. Особенно я читаю: не по моей ли линии причина? Нет, никак не по моей. Если что в этом деле показало себя с лучшей стороны, то это связь. Единственное, пожалуй, что себя с этой стороны показало.
Младшим инженером на участке была новоприбывшая, полноправная, из хорошей семьи.
Начальником участка был негражданин, потенциально опасный, сенс. Еще и с фенотипом ярче обычного. В середине ночной смены он вызвал инженера по связи и потребовал прервать работу, проверить генераторы у всех на участке, особенно свой — а лучше вообще быстро свернуться и уйти. Предварительно проверив генераторы. Инженер была занята, инженер была полна чувством собственной важности и важности своей работы и она в любом случае не собиралась ломать график из-за какого-то взбесившегося недоделка, зря занимающего свое место, что она и собиралась в скором времени доказать. Если все это вообще не было злостной интригой, призванной посадить пятно на ее имя.
Все это мы знали, потому что она сказала это вслух, а система связи, будучи лишена предрассудков и пристрастий, передала ее слова во все имеющиеся стороны.
Начальник участка приказал ей сворачивать работы и уходить. Инженер прервала контакт, но коммуникатор не выключала. Таким образом, мы знали, что никто из тех, кто был с ней, не напомнил, что у начальника участка — рекорд сектора по предотвращенным авариям. И что последние слова его были прямым приказом. Трое заметили раскаляющуюся золотистую ниточку на ее генераторе — обменялись сообщениями, но не стали обременять инженера этой информацией. Ее просто оставили на ее месте наедине с ее надменностью и уверенностью в своей правоте… и полным пакетом полученных — в этом-то убедились — приказов.
Генератор, конечно, пошел вразнос и вылетел. Инженер, конечно, погибла на месте, не успев пожалеть об упрямстве.
Это могла бы быть девятьсот девяносто девятая история о глупости и предубеждениях, не нуждающаяся в личном присутствии госпожи Нийе. Если бы выход из строя одного генератора не стал причиной куда более серьезной «цепной» аварии. Распалась генераторная линия. Один из генераторов взорвался. Котлован обрушился. Единица тяжелой техники взлетела и свалилась на рабочее поселение. Купол выдержал, но агрегат отрикошетил по герметичному транспорту с работниками, который по беспечности был окружен минимальным полем. Скальные обломки посекли еще какую-то технику. До рассвета у них так летало, взрывалось и падало, и вмешиваться было поздно, только сидеть в укрытиях. В общем, участок как рабочая единица более не существовал, а ущерб еще предстояло окончательно оценить.
Единственная причина всему — тухлая, речная, пахнущая склизкой смертью даже на экране: желание вроде бы разумных увидеть, как надутая чужая позорно умрет по собственной неловкости — и по собственной вине. Те трое, что могли сказать про золотую нитку, стояли достаточно близко, чтобы умереть в числе первых. Это поразило меня. Они должны были понимать опасность. Они должны были знать, что их внутренние разговоры тоже сбрасываются в общий накопитель — на случай сбоев, магнитного ветра, непредвиденной тектонической активности и прочей бытовой чрезвычайщины. Их молчание не осталось бы безнаказанным. Не просто должны были, знали. Усталость. Глупость. Ненависть. В первую очередь — ненависть.
— Что скажешь? — спросила меня госпожа Нийе, когда мы на месте собрали и просмотрели первые отчеты.
— Дурной способ покончить с дурно прожитой жизнью, — выговорил я, стараясь походить на старика.
Она усмехнулась:
— Нежный, воспитанный мальчик… — и велела собрать всех уцелевших в центре поселения.
— Обитатели воды, мелкой, стоячей, покрытой ряской, к вам обращаюсь я.
Это в других обстоятельствах могло вызвать смех.
— Вислобрюхие пожиратели собственной молоди.
А вот это не могло бы.
— Господин начальник участка, к вам это не относится, вы просто идиот, не соответствующий занимаемой, не дергайтесь. А вы, тварьки, слушайте. Вы решили, что вы уже здесь? Что вы тут живете и место это ваше? А тот, кто ломится в иерархию, не зная течений — тот сам себе убийца и все правильно? Хотите быть как они там внизу — по хотению убивать-списывать и не считать, кто умрет? Я могу вам это устроить — дать купол — и ешьте друг друга. Я могу и может быть сделаю. Но зачем мы здесь — вы тоже забыли? Я спрашиваю — забыли?
Сильно поредевшая толпа рабочих — никто из основных виновных не уцелел, из молчавших и бездействовавших тоже почти никого не осталось, — мнется, переминается. Кто-то прижимает подбородки к груди. В основном, это серые комбинезоны — полные граждане. Незаслуженные оскорбления, да такие, за которые убивают. Госпожа Нийе, конечно, была бы счастлива, если бы кто-то из полноправных вышел ей навстречу, вызывая ее в круг поединка, но они молчат. Потому что она — хищник, прирожденный убийца, рассветная смерть… а они невинные и невиноватые, да? Тьфу.
Неполноправные стоят неподвижно, стараясь быть неразличимыми, подставили головы под удар. Им страшно, и что хуже — им стыдно.
Потом, внезапно думаю я, они еще и полюбят ее — за то,
