Артур Кларк - Рама Явленный

Некоторые прощались с грустью, но таких было на удивление мало. Галилею предоставили десять минут на прощание с семьей и друзьями. Патрик и Наи заверили молодого человека, продемонстрировавшего почти полное отсутствие каких бы то ни было эмоций, что вместе с братом Кеплером присоединятся к нему еще до вечера.

Галилей оставил «морскую звезду» одним из последних людей. За ним проследовала небольшая стайка птиц и мирмикотов. Сетчатый материал и остающиеся манно-дыни были упакованы в ящики, которые несли кирпичеголовые. «Ну, этих-то я больше не увижу», – решила Николь, выслушав прощальный крик замыкающей шествие птицы.

– Все вы, – обратился Орел к собравшимся в кафетерии, – потребовали пересмотра назначения, попросили разрешения считать будущим домом не Узел, а Носитель... Сейчас я хочу пояснить вам два различия в условиях жизни на Носителе и Узле. Тех, кто, взвесив новую информацию, не передумает, мы переместим на Носитель.

– Как я уже говорил сегодня утром, на Носителе не разрешается межвидовое общение. Каждый вид разумных существ будет обитать отдельно, причем исключается вмешательство в вашу жизнь _другого_ разума, даже того интеллекта, который я представляю. Ни теперь, ни _потом_. Каждый вид существ на Носителе будет предоставлен самому себе. Однако за межвидовым общением в Узле мы будем следить. Не так, как здесь, на «морской звезде», но тем не менее... Мы полагаем, что присмотр и контроль являются необходимым условием совместной жизни...

– Второй фактор, пожалуй, важнее. На Носителе размножения не будет. Все попавшие на Носитель, к какому бы виду они ни принадлежали, навсегда останутся стерильными. Им предоставят все необходимое для счастливой и долгой жизни, однако размножение исключается. Напротив, в Узле никаких ограничений на размножение не предусмотрено.

– Прошу позволить мне закончить сообщение, – проговорил Орел, заметив желающих задать вопросы. – У вас остается два часа на решение... Все, кто не передумал, могут прийти с вещами и попросить Большого Блока открыть шлюз...

Николь не удивило, что Кеплер более не испытывал желания отправиться на Носитель. Молодой человек без всякой радости подал на пересмотр – в основном из верности и любви к матери. И после этого не отходил от Марии, в которой явно не чаял души.

Кеплер на всякий случай заручился поддержкой всех остальных членов семьи, но пререканий не последовало: Наи признала за Кеплером право стать отцом. В порыве великодушия она даже предложила Патрику сделать то же самое. Однако тот заявил, что ей уже нечего думать о детях, а сам он видит в Кеплере и Галилее собственных сыновей и отцовством сыт.

Николь, Патрик, Наи и Кеплер прощались в одной из комнат. День был полон слез и разлуки, все четверо уже не чувствовали никаких сил. Обе матери навеки распрощались со своими сыновьями. В заключительной сцене проступала трогательная симметрия. Наи просила Николь позаботиться о Кеплере; Николь просила Наи не обделять ее сына своей чистой бескорыстной любовью.

Приподняв тяжелые сумки, Патрик перебросил их через плечо. Пока они с Наи выходили, Кеплер стоял возле Николь, не выпуская ее старческой руки. И только когда дверь за ними закрылась, Николь дала волю слезам. «Прощай, Патрик, – подумала она с болью в сердце. – Прощайте, Женевьева, Симона и Кэти. Прощай, Ричард».

7

Сны приходили один за другим, иногда без перерыва. Генри осмеивал ее темную кожу, а затем сверхнастырный коллега из Медицинского института остановил ее руку, не дав совершить скверную ошибку во время простейшей тонзиллэктомии [удаление миндалин]. Потом Николь гуляла по песчаному пляжу, а над головой трудились черные облака. Молчаливая фигура в капюшоне маячила вдали. «Это смерть», – сказала себе Николь во сне. Но это была всего лишь жестокая шутка. Когда она достигла роковой фигуры и прикоснулась к ее вытянутой руке, Макс Паккетт сбросил капюшон и расхохотался.

Она ползла на голых коленях по подземной темной цементной трубе. Колени уже начинали кровоточить. «Я впереди», – говорил голос Кэти. «Где ты?» спросила Николь в тревоге. «Я по-за-ди тебя, ма-ма», – отвечал Бенджи. «По трубе потекла вода. Я не могу отыскать их. Я не могу помочь им».

Николь едва выплыла. Течение сделалось сильным. Но оно вынесло ее наружу – в лесной ручей. Одежда Николь зацепилась за ветки куста, свисавшего над водой. Она встала; отряхнулась и направилась по тропе.

Стояла ночь. Николь слышала пересвист редких птиц и видела над головой свет Луны, пробивающийся между стволами. Тропа виляла в обе стороны. Она пришла к перекрестку. «Куда же идти теперь?» – спросила себя Николь во сне. «Пойдем со мной», – сказала Женевьева, выходя из леса и прикасаясь к ее руке.

«Что ты делаешь здесь?» – удивилась Николь. Женевьева рассмеялась: «Я могу спросить тебя то же самое».

Юная Кэти шла к ним по тропе. «Здравствуй, мама, – сказала она, взяв Николь за другую руку. Ничего, если я пройдусь с тобой?» – «Конечно», отвечала Николь.

Лес вокруг них сгустился. Николь услышала за собой шаги и обернулась. Патрик и Симона ответили ей улыбками. «Мы уже почти пришли», – сказала Симона. «Но куда мы идем?» – спросила Николь. «Вы должны знать это, миссис Уэйкфилд, – отозвалась Мария. – Вы ведь и собрали нас». Девушка теперь шла возле Патрика и Симоны.

Николь вместе с пятью молодыми людьми вышла на небольшую поляну. Посреди нее горел костер. Обойдя огонь сбоку, к ним подошел Омэ и поздоровался. А когда они кружком сошлись возле костра, колдун запрокинул назад голову и начал распевать на сенуфо. На глазах Николь плоть начала стекать с лица Омэ, обнажая пугающий череп. Заклинание продолжалось. "Нет, нет! – воскликнула Николь. – Нет, нет! "

– Ма-ма, – проговорил Бенджи. – Ма-ма, проснись... У те-бя кош-мар.

Николь открыла глаза. На другой стороне комнаты горел свет.

– Сколько времени, Бенджи? – спросила она.

– Уже поздно, ма-ма, – ответил он ей с улбыкой. – Кеплер отправился зав-тракать с остальными... Мы хо-тели, чтобы ты поспала.

– Спасибо, Бенджи, – Николь чуть пошевелилась на коврике. Ощутив боль в правом бедре, она оглядела комнату и вспомнила, что Патрика и Наи больше нет. «Я их никогда не увижу», – мгновенно подумала Николь, пытаясь противиться приливу скорби.

– Быть может, ты хо-чешь принять душ? – спросил Бенджи. – Я могу помочь тебе раз-деться и от-нести тебя в кабинку.

Николь поглядела на своего лысеющего сына. «Я напрасно тревожилась за тебя. Ты прекрасно обойдешься и без меня».

– Ну что ж, спасибо, Бенджи, – сказала она. – Превосходная идея.

– Я буду осто-рожен, – произнес он, расстегивая халат матери. – Только скажи, если я сделаю тебе больно.