Костры миров - Геннадий Мартович Прашкевич
– Для своего времени? – переспросил он.
– Ну да. Она ведь не сейчас и не для нас написана.
– А если монах Грегор Мендель, – чванливо просипел Лигуша, – если монах Грегор Мендель пишет, что при одновременном перенесении на рыльце цветка пыльцы двух различных видов только один вид производит оплодотворение, это что – тоже занимательно только для своего времени?
Шурик обалдел. Он не знал, кто такой Мендель. Еврей, наверное. Извращенец. Но то, что Лигуша так круто сослался на какого-то монаха Менделя по имени Грегор, Шурика завело.
– Бумажник я потерял…
Лигуша противно пожевал толстыми губами:
– Двадцать процентов!
– Чего двадцать процентов?
– Как чего? Наличных. Правда, их в твоем бумажнике кот наплакал.
Лигуша нагло ухмыльнулся, пожирая Шурика желтыми самодовольными глазами. Ни за что не поверишь, что этот человек только что упоминал Менделя.
– С потерянной суммы? – догадался Шурик.
– С найденной, – самодовольно поправил Лигуша.
Они снова замолчали. Беспрерывно жуя, Лигуша прошелся по просторной кухне. Громадные руки он прятал в карманы брюк, босые ступни звучно шлепали по крашеным половицам. Шурик ждал. Он не знал, что говорить. К счастью, и говорить не пришлось. От бывшего бульдозериста вдруг пыхнуло жаром. Громко икнув, он присел на корточки, будто знал, что дальше случится. Впрочем, даже в этом положении желтые волчьи глаза оставались на уровне глаз сидящего на скамье Шурика. Внимательные, очень внимательные, хотя уже встревоженные глаза, в их глухой пустоте, как в ночном небе, угадывалось что-то нехорошее.
– У Лешки…
– Что у Лешки?
– У Лешки твой бумажник…
– Лешка – это официант? – догадался Шурик.
Лигуша кивнул. От него несло нездоровым жаром.
– Ты рыбу ешь, – почему-то посоветовал он. – Ты чаще ешь рыбу.
И, посмотрев на Шурика, сжал свои виски толстыми ладонями и вышел.
Прислушиваясь к позвякиванию металлического ковша (Лигуша черпал воду из кадушки), он быстро и неслышно пересек кухню и толкнул тяжелую деревянную дверь в жилую, как он думал, комнату.
И замер, совершенно ошеломленный.
Яркий солнечный свет играл на крашенном желтой краской, но уже облупившемся, уже пошедшем пузырями полу. Сухая известка на стенах осыпа́лась, по углам сквознячок шевелил висящую паутину. Ни стула, ни стола. Зато под потолком, как матовые фонари, висели гигантские осиные гнезда.
– Двадцать процентов! – просипел, входя в кухню, Лигуша.
Шурик даже дверь не успел прихлопнуть, но бывшего бульдозериста это не тронуло.
– Двадцать? Понял, – судорожно выдохнул Шурик.
И не выдержал:
– Иван! Зачем в комнате осы?
– Уж лучше осы, чем клопы, – отмахнулся Лигуша.
– А где кровать? Где вы спите?
– Я нигде не сплю.
– То есть как?
– А зачем терять время? – просипел Лигуша, выталкивая Шурика из кухни. – Долг отдашь вечером.
Всем, всем, всем, считающим себя дураками! Пишите на город Владимир, улица Чехова, дом 6. Отвечу каждому.
Надо написать.
«На албанском, идущем от евонного».
Шурик действительно чувствовал себя дураком.
Непременно напишу во Владимир! «Вот сфабрикованное мною фру-фру».
– Шурик! – из окна помахал Врач: – Зайди ко мне. Поговорить нужно.
Не верю ни в Христа, ни в дьявола, ни в лидера ЛДПР! Хватит тупого рабства! Ищу дерзких соумышленников, охотно приму пожертвования. Вопросы – кто мы? откуда? куда идем? – остаются главными.
– Знаешь, – признался Шурик, – я, кажется, впрямь его ненавижу.
– Лигушу? – обрадовался Врач.
– Его, скотину.
Врач сладко потер ладони:
– Хочешь мяса – кончи зверя!
И произвел непонятный жест, будто прижал невидимого противника к стене:
– Когда?
– Да хоть завтра.
– С утра? – жадно спросил Врач.
– Ну, не знаю. Это как получится.
– А я подскажу, подскажу. Ты попусту не дергайся. Серьезными делами лучше заниматься под вечер. Не торопись. К вечеру суждения трезвей, да и день можно провести полнокровно. Хороший обед, беседа с друзьями, неторопливая подготовка. – Леня Врач не спускал жадных глаз с Шурика. – Сам посуди. Анечка Кошкина убивала Лигушу под вечер. Под КамАЗ бывший бульдозерист попал под вечер. И Костя-Пуза кончал Ивана в самую что ни на есть вечернюю пору.
– А если Лигуша и теперь вернется?
– Общественность против, – быстро возразил Врач.
– Плевал Лигуша на нашу общественность! – возразил Шурик, с содроганием вспоминая комнату, украшенную страшными матовыми, как бы слепленными из папиросной бумаги фонарями осиных гнезд. – Ты знаешь, что у него в комнате осиные гнезда?
– Да хоть термитники! – Врач удовлетворенно потер руки. – Не мучай себя.
И нагнулся над столом, уставившись в глаза Шурику:
– Функция Лигуши: быть убитым.
Глава VI. «Что делать, Иван? Что делать?..»
Село Китат. 12 августа 1925 года
Крест с купола храма рвали толпой.
Весело, дружно. Как гнилой зуб рвали.
Первым на веревки навалился председатель ленкоммуны Андрей Хватов, густо дыша сивухой, ухая, будто филин. Ульян и Мишка Стрельниковы, братья, особо верные, всегда стоявшие за народ, тоже вцепились в верви. «Пошла! Пошла, окаянная!»
Тихо подвывали бабы, детишки цеплялись за длинные юбки своих мамок.
Несколько единоличников, не вошедших в коммуну, Бога боящихся при любых властях, прятались за ближними заплотами. Вроде как ждали чуда. Отдельно от них Марк Шебутнов быстро крестился. Он уже совсем было собрался в ленкоммуну, даже два раза выпивал с братьями Стрельниковыми, однако снятие креста его испугало. Посмотреть надо, бормотал он. Подумать, посмотреть. Тут дело такое, на самого Бога замахиваются. Ладно Хватов, этому дано. Но братья-то, братья… Нет… Тут посмотреть надо…
Крест на храме раскачали. Посыпались кирпичи.
Один, громко ударившись о сухую, пыльную, прокаленную зноем землю, откатился далеко, под деревянный заплот к самым ногам Марка Шебутнова. Вот указание мне, знак особый, испуганно подумал Шебутнов. Что-то его томило. Не уханье членов ленкоммуны, даже не страх перед Всевышним, а что-то другое, неверное, неопределимое. Ну, как перед болезнью, подумал с изумлением. И вдруг заметил странный блеск подкатившегося под ноги кирпича. Медный, что ли?
Быстро оглянувшись, толпа как раз отчаянно ахнула, Марк наклонился.
Кажется, шкатулка. Не медная… По тяжести бери выше… От мысли – вдруг из золота? – сердце Марка Шебутнова томительно зашлось. Вот сколько слышал о богатых старинных кладах, замурованных в каменных стенах, почему такому не случиться? Церковь в Китате всегда стояла, может, еще при первых царях. Господь милостив. Он, Марк, случись ему найти клад, знал бы, как правильно распорядиться богатством, даже неслыханным. Он бы новую жизнь начал!
Незаметно упячиваясь вдоль забора, незаметно и быстро крестясь, прижимая к животу тяжелую находку, единоличник Марк Шебутнов отступил в совсем глухой переулок, забитый седой от пыли лебедой и таким же седым коневником. Может, старинная псалтирь в шкатулке? Может, икона редкая, чудотворная?
