Владимир Ильин - Зимой змеи спят

О смерти Ружины он узнал совершенно случайно, из сводки новостей, когда камера показала крупным планом ее изрешеченное пулями тело и застывшее, мертвое лицо. В этом плане Рувинскому повезло, потому что иначе он, наверное, ринулся бы разыскивать ее и мог вляпаться в засаду. Судя по сообщению о перестрелке в Марьиной Роще, полицию очень интересовало, почему вдруг скромная сотрудница Информария стала вдруг ни с того, ни с сего стрелять в сотрудника Полицейского управления… Вполне могло быть, что этим делом занималась не только полиция, но и более серьезные организации, и тогда им могло стать известно о Ружине намного больше, а значит, им было бы весьма интересно побеседовать с теми людьми, которые поддерживали с покойной тесное знакомство. Особенно — с ее бывшим любовником… Именно по этой причине Рувинский воздерживался не только от обращений в полицию, но и даже от того, чтобы прийти к Траурной Стене, воздвигнутой еще четверть века назад на месте бывшего Введенского кладбища, куда позавчера замуровали прах Ружины. В этом времени почти никого уже не хоронили: официальная церковь давно сняла свой многовековой запрет на кремацию тел усопших…

За спиной вдруг зазвонил видеофон. Рувинский не поверил своим ушам. Звонить ему сюда могла только Ружина… Неужели кто-то ошибся номером? Или все-таки этим, из полиции, удалось напасть на его след?..

Видеофон продолжал звонить, и пришлось взять себя в руки и ответить на вызов.

На экране появилось лицо человека, которого Рувинский узнал с первого же взгляда. До него донесся из далекого-далекого прошлого голос Ружины: «Этого парня сейчас вовсю ищут местные… За серию убийств»…

— Мне нужен Валерий Рувинский, — сказал между тем парень. Лицо у него было честным и открытым. Такие типы не годятся на роли серийных маньяков в кинобоевиках.

Интересно, подумал Валерий. Зачем я ему понадобился? И кто мог навести его на меня?.. В голове у него мелькнула соблазнительная возможность ответить: «Вы ошиблись номером, здесь таких нет» — и повесить трубку, но, конечно же, он этого делать не стал.

— Я к вашим услугам, — слегка поклонился он в камеру. — Простите, но не имею честь быть знакомым с вами…

— Меня зовут Георгий, — сказал парень. — Фамилия моя вам все равно ничего не скажет. А насчет знакомства… Мы знакомы с вами заочно. У нас с вами была одна общая знакомая, и звали ее Ружина…

Разговор становился все более интересным. Какого черта Ружина скрывала от меня, что знакома с этим типом?.. И зачем она все-таки дала ему мой видеофон? Или он причастен каким-то образом к ее смерти?.. Против воли, Рувинский почувствовал, что рубашка начинает прилипать к спине.

— Я хотел бы с вами встретиться, Валерий, — сказал парень. — Не по видеофону же обсуждать наши с вами проблемы!.. Или вам не интересно узнать кое-какие подробности о том, как погибла ваша любимая женщина?

Негодяй! Значит, именно он приложил руку к тому, чтобы Ружины не стало, а сейчас еще смеет издеваться надо мной!.. Неужели он думает, что все его жертвы безропотно подставляют висок под ствол его пистолета?!.. Теперь главное — не вспугнуть его.

Усилием воли Рувинский заставил себя успокоиться.

— Интересно, — сказал он глухо. — Вы даже не представляете, Георгий, насколько мне это интересно… Где и когда мы с вами можем встретиться?

Он шел по городу, сам не зная куда…

Потом, когда я буду дома, рассказать бы кому-нибудь о том, где мне пришлось побывать — но ведь не поверят мне, думал он. Даже если я поделюсь этим с самыми наивными простачками, которые доверчиво смотрят всякую фантастику и читают всякие бредни о будущем… И, кстати, не поверят они мне по той простой причине, что мне нечем будет поразить их готовое к нелепой экзотике воображение…

«Ну-ну, — скажут ехидно одни, — а ну-ка скажи, Гера, как там у них организованы жизнь и быт? Небось, сплошные роботы на каждом шагу? Наверное, никто не ходит, не плавает и даже не ездит, а все без исключения летают, как птицы? И, наверно, уже нет в городах ни грязи на улицах, ни преступности, ни денег, ни самих городов! Все мыслимые проблемы решены, и остались только самые немыслимые, так ведь?». И когда я разочарую их, то отвернутся они от меня и скажут: «Извини, старик, но если тебе вчера ночью приснилось что-то из зарубежной фантастики, то не надо об этом кричать на каждом углу!»… А другие будут, наоборот, ждать от меня рассказа о том, что в будущем всё скверно и мерзко, что природа окончательно уничтожена многочисленными войнами и экологическими катастрофами, что оскотинившееся человечество раздирают войны и внутренние распри, и что улицы бывших городов напоминают воплощенный в жизнь антураж западных фантастических боевиков, и они тоже высмеют меня с моими жалкими попытками объяснить, что хотя бы чисто внешне будущее не будет не лучше и не хуже нашего времени. Да, в чем-то оно будет другим, но и эти отличия не всегда будут бросаться в глаза, потому что к ним очень быстро привыкаешь…

Но будут еще и третьи среди моих возможных слушателей, думал он, которым до лампочки будет, чту будут люди есть и носить в будущем, на чем они будут передвигаться и на каком языке разговаривать, потому что им, этим чудакам, обязательно надо будет знать: останутся ли люди прежними или существенно изменятся? И вот им-то и будет труднее всего мне ответить, потому что на подобный вопрос каждый отвечает по-разному, в зависимости от своего понимания, что есть человек, а чудаков вряд ли успокоишь диалектикой о том, что, мол, полвека спустя люди будут в основном прежние, но кое в чем изменятся… или, наоборот, внешне прежние, а в чем-то существенном — совсем иные… И как им объяснить, чтобы они поняли, в чем же именно произойдут эти изменения в людях?

Чту их будет отличать от нас? Не одежда же и прически! И не умение же пользоваться сложнейшими компьютерными системами и установками микроклимата!..

Он вдруг поймал себя на том, что слишком пристально рассматривает всех встречных, и прохожие смущенно косятся на него, пытаясь понять, чем вызван их интерес к ним, а некоторые даже и оборачиваются, чтобы поглядеть вслед странному парню. И тут он вспомнил, кто он такой и чту он делает в этом чужом времени, и ему стало стыдно за свои мысли…

Да-да, Гера, сказал он самому себе, не пристало тебе думать о таких высоких материях, ты ведь у нас убийца, и твои мысли должны быть простыми и мгновенными, как рефлексы животного, а если ты начнешь задумываться о нравственности и этике, то вспомни, для чего за пазухой у тебя пистолет и как летели брызги крови из твоей последней жертвы — и сразу всё встанет на место… Знай сверчок свой шесток и не рыпайся туда, куда тебе нет и не может быть доступа!..