Владимир Михайлов - Люди Приземелья (сборник)

– Ну?

– Да то, что мы и на тебя воздействуем таким же образом, и ко времени старта – да нет, куда раньше! – ты будешь готова отправиться туда же, куда и он, осуществить то самое, что всю жизнь тебе не удавалось. Понятно? Представь себе, что не он один летит, а вы оба, и ты свободна от той тоски, которая столько раз заставляла тебя возвращаться с полдороги… Ну, как?

Если бы понадобилось, Волгин был бы готов поклясться, что тема эта уже включена в план института, и не чувствовал бы себя виновным во лжи, потому что уже завтра эта тема и вправду окажется в плане. Но клятвы не потребовалось; Волгин увидел, как в глазах Елены загорелся огонек, и облегченно перевел дыхание.

– Ну, Ленка, договорились?

– Мне надо подумать, – сказала она медленно. – Тут есть о чем подумать. Но я отвечу тебе завтра, рано утром.

Но теперь он был уже уверен в согласии.

– Ладно, думай. А я пойду пока, займусь своими делами. Но ты не думай особенно долго, лучше ложись поскорее спать. А наутро проснешься – и все станет ясным.

– Ладно. Иди, иди.

Он улыбнулся и помахал рукой.

– До завтра, – сказал он вполголоса, как бы расставаясь после любовного свидания и назначая новое.

– До свидания, – сказала она, глядя на него вдруг опустевшими глазами.

Волгин осторожно затворил за собою дверь и внезапно почувствовал, что страшно устал и что у него дрожат руки.

12

На свой этаж он поднялся на лифте и медленно пошел по коридору, приближаясь к лаборатории.

Это была не приятная физическая усталость – он даже забыл, когда испытывал ее в последний раз, – а тяжелая нервная усталость, когда не хочется ни работать, ни отдыхать, когда требуется какая-то разрядка, но трудно представить, в чем она могла бы заключаться. Даже не усталость, а оцепенение, как после минувшей опасности. Да и то – опасность действительно была. Большая опасность. Если бы в последний момент спасительная мысль не пришла ему в голову, Лена не согласилась бы, и тогда…

Но мысль и в самом деле была неплоха. Даже не то, что неплоха, а просто необходима. Неизбежна. Она уже созрела где-то в подсознании и в любом случае всплыла бы на поверхность. Или упала бы, как созревшее яблоко. А сегодня оно еще не упало бы само, это румяное яблочко, но дерево потрясли (основательно потрясла его Лена!) – и плод не выдержал, свалился.

Опять тебе повезло: даже из неудачи – пусть частичной, пусть даже и не постигшей тебя, но назревавшей, – даже из неудачи ты смог извлечь что-то полезное.

Волгин почувствовал, что ему становится легче: он снова начал подчиняться самогипнозу, снова взошел на привычный мостик удачливого мастера. Но еще чего-то не хватало.

Он остановился около одной из дверей и постоял, размышляя. В этой комнате к нему иногда приходили удачные мысли.

Он вошел. В виварии был полумрак и, несмотря на кондиционирование, пахло, как полагается. Волгин уселся на диванчик. В углу снова завозились притихшие было коты. Они принялись ожесточенно грызть траву. Эти коты жрали только траву, невзирая на абсолютную к этому неприспособленность. Чтобы чудаки не подохли, их приходилось подкармливать искусственно, это были пожизненные волгинские пенсионеры; наследственная память была из них выбита начисто и заменена другой.

Свирепо фырча, коты сцепились из-за какого-то, видимо, особо вкусного стебля. Нет, бойцовых инстинктов они не утратили. И никто не утратил, и человек не утратит. Но эти коты – как и все, с кем Волгин до сих пор работал, – были исправлены еще в материнской утробе. А если теперь попробовать еще раз повоздействовать на них? Хватит, поели они травки…

В самом деле. Взять вот этого скоррегированного кота, положить на стол и произвести все в обратном порядке. Ведь норма известна.

Конечно, ни удача, ни неудача здесь ничего не докажут. Хотя нет: удача докажет принципиальную возможность, и сразу станет ясно, в каком направлении работать. Неудача же будет означать лишь, что надо искать другой путь к той же самой цели. Но времени у нас хватит, найдем.

Итак, возьмем кота. Сейчас же; к чему откладывать то, что хочется сделать? Одного из вот этих. Или… Ксс!

Словно дожидавшийся этого зова, со стеллажа метнулся вверх Василий Васильевич, матерый котище. Он кинулся в воздух, передние лапы, словно крылья, захлопали, затрепетали… Но лапы – не крылья, когти не помогут взлететь высоко: кот тяжело грохнулся на пол и обиженно и хрипло мяукнул. Это повторялось уже в который раз, но не в его силах было перебороть привитое ему желание полета.

Волгин схватил его за шиворот. Вот с кого начнем, а то в один прекрасный день он и вовсе разобьется об пол: к сожалению, инстинкт, повелевавший приземляться на все четыре лапы, был котом утрачен… Тяжелый Василий Васильевич висел неподвижно, сохраняя солидность, да и не в первый раз уже его так таскали, привык… Волгин вошел в лабораторию и сунул кота в клетку; тот сейчас же улегся, обвил хвостом лапы. Волгин натянул халат, приготовил все для наркоза, позвал Витьку, но того не оказалось; Волгин пожал плечами и сделал все сам. Потом уложил кота на стол, называемый собачьим, нашел соответствующую карту, заложил ее в приемник церебропушки и подождал, пока аппарат настроился на нужные частоты. Волгин в это время соображал, с какой мощности начинать. Это был первый, черновой опыт, рассчитывать можно было лишь на интуицию, но и это уже не так мало.

Потом он надвинул экран, включил ток; когда Васькин мозг появился на экране, Волгин, меняя фокусировку, стал забираться все глубже, отыскивая нужный центр. С первого захода он не отыскал, усилил увеличение и начал сначала. Ага, вот он. Здесь все заложено. Мощность дадим пока… ну, хотя бы вот такую – он повернул лимб на несколько делений. И для начала сотрем все, что здесь записано. Выдержку побольше. Ну, начали.

Он включил ток, и только теперь почувствовал, что усталость окончательно прошла, потому что он наконец-то занялся своим настоящим делом, а не дипломатией и всем прочим. Время потекло быстро, как будто до конца открылся кран. Несколько раз Волгин менял частоту и мощность. Потом сделал перерыв на несколько минут. Распятый и пристегнутый к столу кот мирно спал и вряд ли ему снилось, что в судьбе его происходит крутой поворот.

Ну хорошо, все предыдущие записи мы стерли. Но память не может быть пустой. Сейчас мы попытаемся заполнить ее тем, что содержалось в ней до рождения, до начала работы с этим Василием. Его тогдашняя запись сохранилась, надо опять нанести ее, важно только угадать мощность и выдержку. Ну, рискнем. Где его карта? Витя!

Витьки все еще не было, и Волгин осуждающе покачал головой. Он принялся сам искать запись там, где, помнится, видел ее в последний раз, и не нашел. Сердясь он перевернул все и наконец нашел нужную катушку – не там, где когда-то видел ее, а на ее законном месте, в нужном гнезде. Он еще больше разозлился, теперь уже сам на себя, походил по лаборатории, чтобы успокоиться, потом заправил катушку и снова принялся за работу.