Юрий Никитин - Чародей звездолета «Агуди»

Я стиснул зубы, в ушах раздался звон, а перед глазами замелькали темные мухи, а потом пошел черный снег. Донесся истончившийся голос:

– Господин президент!.. Господин президент, вам плохо?..

– Да, – ответил я, – но нам всем плохо. Помощь вызвали?

– Нет, мы накрыты мощным щитом помех.

– А как узнали о бомбе?

– Подземный кабель… Сейчас бой идет в туннеле.

Я содрогнулся, у меня совсем небольшая охрана, а нападающие наверняка высадили десант с десятикратным перевесом. В груди разливалась тупая боль, переместилась вглубь, залегла тяжелым покрытым инеем булыжником под левой лопаткой, я уже знал, что это значит, стиснул зубы, старался дышать глубже, однако при каждом вздохе просыпается еще и острая боль, всякий раз бьет ножом под ребра, наконец добралась до сердца, полоснула бритвой…

Я застыл, не в силах двигаться. В глазах снова потемнело, звон в ушах. Как из другого мира донесся встревоженный голос:

– Господин президент!

– Уводите семью, – велел я сипло.

– А вы?.. Мы понесем вас, вы не волнуйтесь!

– Да-да, – ответил я, – совсем нет причин для волнения… Слушай, майор, я не переживу эту ночь, чувствую. Не спорь, я знаю. У меня, помимо инфаркта и всяких инсультов, еще целый букет этих радостей. Дай автомат… я не спятил, дурилка. Мы не выбираем, как и где родиться, но как умереть – можем выбрать сами.

Он колебался одно мгновение, затем из темноты появилась фигура, мои ладони ощутили знакомую по службе в СА тяжесть автомата Калашникова.

– Только поосторожнее, – предупредил майор. – Это модернизированный…

– В чем отличие?

– Для спецотрядов, пули прошивают любые бронежилеты, как папиросную бумагу.

– Хорошо, буду беречь патроны.

– Мы примем бой в бильярдной, – сказал он кому-то в темноту.

Я не спорил, он лучше знает, но кто-то спросил из дальнего угла комнаты:

– Почему не напротив главного входа?

– Не пойдут, – был ответ. – Слишком в открытую. Там стена напротив спальни, рванут и в пролом.

– Кто это? – спросил я. Перед глазами быстро промелькнули лица всех противников, затем я сам же ответил на свой вопрос: – Понятно, юсовцы высадили своих коммандос… Они осуществляют заявленное ими право физически истреблять всех, кто им неугоден.

– Да, господин президент, – ответил майор. – Это они. Но как? По суше – не пройти, по воздуху – сразу вдрызг…

Я смолчал. В Москву просачивались группы боевиков и захватывали в центре столицы кинозалы со всеми зрителями, взрывали высотные дома, а что уж про юсовских профи, у тех денег побольше. Какой-нибудь вконец обнищавший старлей, напичканный идеями общечеловечества, что своя жизнь важнее всего на свете, а на остальных насрать, продаст за сотню долларов коды противоракетной обороны «свой-чужой», а за тысячу так и все оружие из караулки перетаскает навстречу подступающим коммандос.

– Круто, – сказал я. – Пока мы ждали высадки всей армии, они успевают малыми силами.

– Не такие уж и малые, – ответил майор зло. – Не меньше шести вертолетов, сотня ребят, отобранных по всей Юсе, лучшее оружие, а вместо бронежилетов – бронедоспехи. Это не люди, а киборги!

– Что будем делать, господин президент?

Они смотрели требовательно, и если я скажу, что надо сдаваться, тут же начнут переговоры о сдаче, хотя явно у юсовских коммандос только одно задание – уничтожить. Еще прошлый президент отдал приказ уничтожать всех, кого занесут в список, без всяких процедур об аресте и зачитывания ему прав.

– У нас есть оружие, – ответил я. – Еще есть патроны. Жили мы как свиньи, умрем, как люди.

По темному лицу майора пробежал свет, как будто попало под луч прожектора. Он выпрямился, ответил с чувством:

– Есть, господин президент! Честное слово, сейчас бы я проголосовал за вас.

Он исчез в темноте, слышно было, как отдает приказы, потом все затихло, перешли на язык знаков. И хоть темнота, хоть глаза выколи, но и противник и наши в очках ночного видения.

Николай отобрал пятерых, они исчезли в темном проеме двери. Я мысленно представил себе армированную железом трубу туннеля, там по тревоге можно опускать стальные щиты, что наверняка и делают, но коммандос упорно продвигаются, взрывая по очереди все преграды…

Внезапно майор ухватил мобильник. Я увидел, как осветилось его лицо, глаза от удивления расширились. Он быстро протянул мне, голос Громова, неузнаваемый от ярости и тревоги, прокричал:

– Держитесь!.. Я послал к вам мобильные отряды!

Тут же донесся, искаженный чудовищными помехами, торопливый голос Сигуранцева:

– Дмитрий Дмитриевич, продержитесь чуть! Мои уже на подходе!..

Захрипело, связь оборвалась, майор выкрикнул ликующе:

– Это значит, что раздавили матку!

– Какую матку?

– Что подавляла связь!.. Это значит, крупного слона завалили!..

Он запнулся на полуслове, сильно грохнуло, отчетливо донеслись автоматные очереди.

– Последняя дверь, – сообщил майор. – Все, готовьтесь.

Мы затаились с оружием в руках, мое сердце бьется на удивление сильно и ровно, хоть и учащенно, тело налилось силой для последнего боя. За моей спиной только спальня, в ней Людмила и мои внуки, оттуда выхода нет, они в западне, а ход к ним закрываю я, мужчина, что не позволит…

Раздался оглушающий грохот. Дверь вылетела на середину комнаты, следом вломилась тугая, как толстая резина протектора, синяя стена дыма. Коротко и зло заблистали огоньки, визг и грохот пуль по стенам, взлетели белые щепки от столов и кресел, зло трещали наши автоматы.

Майор привстал и что-то швырнул в темный проход. Я услышал, как пули рвали его тело, трясли, он опустился, похожий на решето. Раздался грохот, блеснул синий огонь, в комнату ворвался длинный язык пламени, словно из гигантской дюзы, но такой же огонь пронесся по трубе и в другую сторону, сжигая все на пути.

Я выпустил короткую очередь, сообразил, что беречь патроны уже поздно, прижал приклад и стрелял в проем, угадывая там уродливые фигуры, пока внезапно не наступила страшная оглушающая тишина. Сердце словно кувалдой выбивает стальные двери – бьет тяжело, прицельно, часто, дыхание свистящее, я некоторое время лежал в полной неподвижности, но в этом что-то неверное, штатовские коммандос должны ворваться в это помещение, у них каждая секунда на счету, но если все тихо…

Я поднялся, не выпуская автомата из рук. Комната изрешечена, мебель в щепы, немногие бумаги превратились в пепел, везде изрешеченные пулями тела, кровь вытекает широкими красными струями, только у одного молодого парня в десантной форме бьет темным бурунчиком.

Майор смотрел на меня широко раскрытыми глазами, лицо быстро бледнело.