Многократор - Художник Её Высочества

— Приглядись внимательно: у меня изо рта геометрические фигуры не вываливаются?

— Дурачок ненормальный! Хочешь мороженое откусить?

— Ненормальный не я. Дурак тот, кто придумал делать мороженое в форме человеческого лица. Посмотри, что происходит: ты ему лижешь нос текущий, а он улыбается совершенно идиотской улыбкой. Не ешь чело-века! Что за каннибализм такой, понимаешь ли?

— Теперь он к мороженому будет придираться. Не в духе чего-то сегодня? Хмуришься так, что лоб книжечкой закрылся. С похмелюги? — брезгливо наклонила бутылку, разглядывая куколку неизвестного насекомого, плавающую в недопитой жидкости. — Вы это вчера потребляли? Бяка! То пьют рисовую водку со змеей внутри, то с насекомыми. Лучше уж грызть мороженое лицо, чем пить вашу китайскую гадость!

Антуанетта не права. Китайская водка со змейкой — одно, а «Ессей»… «Ессей» сделан в родной Сибири. На этикетке: «Изготовлено по уникальному рецепту малой народности нганасан. Простые ноты — родниковая вода, терпкие травы, сок рябины и куколка родового насекомого нганасан — складываются в феноменальную мелодию тайги» «Ситал». Ясна теперь ностальгическая особенность содержимого?

— Особенность перистальтическая.

О, подруга нечаянная! Впрочем, Антуанетта где-то права.

Степан брезгливо собирал этюдник. Девушка наблюдала за его сборами, слизывая с палочки последнее мороженое идиота.

— Мы, этюды идем писать что ли? Ты ж их терпеть не можешь?

— Иногда хочется высосать после конфет селедочную голову. Потом, природа общается с человеком на самом элементарном уровне. Продолжи, почему.

— Что продолжить?

— Ты должна была закончить так: есть подозрение, что на более крупном уровне она общаться просто не в состоянии.

— Сам ты… Бумажный!

— Идем, красота моя неоцененная. Твой редкий шарм в пламени твоих волос и в удивительной способности реализовать свое желание в то же мгновение, когда оно родилось. Даже раньше.

— Потому что я — женщина страстная.

— Ясное дело. Только зачем сдирать ногтями обои?

Спускались вниз, а художник анатомировал инстинктивные желания, появившиеся после того, как он выпил нганасанский напиток. Ночью мучил такой заморочный кошмар, что, когда появилась Антуанетта, волей-неволей пришлось где-то даже радоваться её хищности и запускать пальцы в волосы, пахнущие цветочными арабскими духами. Случилась некая роковая комбинация. Но что за этим стоит, не разобраться. Собаки так чувствуют мелкочастотный сбой земных недр перед землетрясением и уходят из селения. Он тоже пёс, его тоже крутит и гонит вниз, в город предчувствие или маята, или томление. Только уж никак не похмелье, Антуанетта.

Разложил этюдник на смотровой площадке университета и взялся вылепливать мастихином золотые луковки Новодевичьего монастыря за рекой. Главное — темп. Этюд должен быть написан быстро, но не быстрее необходимого. Тень вон от фонарного столба когда прикроет уголок этюда, тогда и…

Только моргнул, но тень уже лежала на этюде.

— Еще не гуано. Не проведёшь. Думаем о вечном.

Сзади шаркнуло. Пейзажист, работающий на пленэре, выбирает особую линию поведения. Неестественно не замечает дилетантов, раз слышится за спиной народное: «Как в жизни» или «Непохоже». Но Степану чихнули в затылок. Тут деваться некуда, пришлось морщиться и полуоборачиваться с надменным видом к чихающим любителям живописи. Чихнувший не извинился, пробурчал:

— Мух ноздрями ловим. Вон тот автобус.

Из-за спины вышли два неопрятных мужика, один из которых загородил раньше фонарного столба солнце, и двинулись к единственному автобусу, стоявшему перед сувенирными рядами. Тут же над головой защебетала Антуанетта, притранспортировшая «Фанту» в стаканчике.

— Дописал пейзажик?

Степан отхлебывал ледяной напиток, с облегчением понимая, что можно наконец вздохнуть, выкинуть этюд, сыгравший свою неведомую роль, и подняться наверх в мастерскую, отметить прекращение давления на его собачью интуицию чем угодно: можно допить «Ессей», можно раздеть счастливо хохочущую деву или просто подуть на листик, забывшись. Каким ветром занесло на две сотни метров паучка, выпустившего паутинку? Как попал в мастерскую маленький сухой листок? Но теперь между ванной и планшетами, на паутинке висел листик и на него можно осторожно дуть, вращая. Заниматься этим не потому, что он тоже идиот мороженого, а потому, что паутинка такая тонкая, что практически невидима в упор, и висит листик будто вне притяжения, а раз вне физических законов, значит, вне мира, построенного по физическим законам. Висит и поражает своей ирреальностью. Дуй на листик и успокаивайся.

Реальность же оформилась следующим образом: двое, прозевавшие из-за разглядывания этюда удобный момент, опоздали к автобусу. Автобус, который они хотели захватить вместе с заложниками, загрузился ребятишками, захлопнул перед их носами дверь, отгораживающе рыкнул мотором и тронулся, оставив на тротуаре, выхвативших пистолеты, мужиков с оскаленными пастями. Мало того, что на них уставилось торговое племя сувенирных развалов, характерные Г-образные предметы сразу заметили хорошо обученные люди в машине на той стороне дороги, мгновенно передали предупреждение в центральную и начали мощно преследовать террористов. В кустах раздались пистолетные щелчки, тут же взвыла за углом сирена другой патрульной машины, мимо Степана пробежал милиционер с булькающей командами рацией, выцарапывающий на ходу из кобуры пистолет. Через минуту всё было кончено. Степан ещё не собрал этюдник, а двух негодяев уже тащили из разных углов партерного сада. Тащили, кстати, зло. Любители живописи выли от боли заломленных рук и пакостно матерились с акцентом. Роковая комбинация закончилась.

«Высокомерное животное! — злился варвар. — Как будто, если бы в его венах текло больше кварты этрусской крови, он не перестал бы быть рабом. Клянусь волчицей, выкормившей Дитриха, я поставлю тебе подножку вашей же лямбдой!»

Из-под кучи срезанных веток расползался запах, удушливо-сладкий рядом, благовонный, отойди на декапод в сторону.

Лаб Птицелов, раб и садовник Лукреция Фронтона, приготовил варварский сюрприз своему заклятому врагу Ксанфу. Их, садовников два, и кто из них первый, скажет пот Лаба, ставший от работы уксусом. Лаб Птицелов выращивал щенка, тайно вскармливая молоком, смешанным с вином, а сейчас умертвил щенка и зарыл под ветками за стеной атриума. Разлагающаяся тушка в уздах молодого вина поможет хитрому германцу оставить поле боя за собой. Если уж принято решение продать одного садовника, аромат подобранных розовых кустов, окрашенный тайной приправой, убедит Фронтона избавиться от медноголового Ксанфа. Пускай благоухание роз напомнит владетелю из сословия всадников запах его побед, фимиам разлагающихся врагов, изрубленных его легионерами во всех частях Священной Римской Империи. Ширина меча хитрости — достаточная ширина дороги, ведущей к победе.