Юрий Козлов - Проситель

Если смотреть на деньги как на власть -- а как еще на них смотреть? -- то Берендеев (на макетном, лабораторном, сугубо земном уровне) в данный момент обладал тем, чем обладал Господь в канун сотворения мира. Однако же мертвы и пусты были труды и дни Берендеева. Господь создал мир для людей, рыб и тварей. Господь отдал в урок людям на растерзание возлюбленного сына, то есть, в сущности, самого себя. Берендеев тоже создал мир. Но для себя. Охотясь и рыболовствуя в компании себе подобных, он истребил немало тварей и рыб. В урок же на растерзание отдал не самого себя, но многих малых и немалых сих, имевших смелость доверить деньги "Сет-банку", вести дела с возглавляемой Нестором Рыбоконем финансово-промышленной группой, где писателю-фантасту Руслану Берендееву с некоторых пор принадлежало двадцать процентов акций.

Господь знал, что люди несовершенны. И понуждал их к добродетели. Берендеев тоже знал, что люди несовершенны. Но, искушая их давать деньги в рост "Сет-банку", понуждал к еще большей недобродетели. Человек, понуждающий других к недобродетели, как известно, недобродетелен в геометрической прогрессии.

Писателя-фантаста Руслана Берендеева изумил какой-то библейской своей простотой путь из финансового ничтожества в богатство.

Люди отдавали под проценты деньги в "Сет-банк". "Сет-банк" отдавал под еще большие проценты эти деньги другим банкам, торговым -- закупающим "ножки Буша", "сверхлегкое" (сверхвредное) масло, прожигающий утробу спирт и прочую мерзость -- организациям, но главным образом государству, которое выплачивало по своим займам (ГКО) самый высокий, можно сказать, фантастический процент. Разница между процентом, который банк платил гражданам и который ему платило государство, собственно, и составляла доход банка.

И был этот доход огромен, неучитываем и непрогляден, ибо взбаламученной, лохматой -- в водорослях и головастиках -- воде можно было уподобить рынок ГКО, где кормилось, пухло, жирело разного рода отродье, составляющее отныне экономическую честь и славу государства российского. Их лица можно было показывать по ТВ лишь не более мгновения и в смещенном ракурсе: слишком уж нехороши, как если бы впитали в себя худшее из доступного (и даже сверх) человеку, были эти люди, с некоторых пор заседавшие в инкрустированных залах с очередным бессмертным, точнее, неуничтожимым президентом.

Писатель-фантаст Руслан Берендеев не был одним из них. Но он был похож на них, как похож, допустим, крохотный крокодильчик на огромного аллигатора.

Игра с ГКО была в высшей степени странным для государства занятием. Как если бы донор сдавал свою кровь, брал равноценную чужую, но платил за нее гораздо дороже, нежели выручал за свою. Некая тайна заключалась в очевидном самоуничтожении государства. Тайна денег, тайна "невидимой", по Адаму Смиту, руки рынка, которая качала и качала из изнемогающего от дистрофии государства кровь, потому что любые иные способы раздобывания денег предполагали, что эта самая невидимая рука должна трудиться.

Рука трудиться не хотела.

Она уподобилась вампиру.

Созданные Господом, чтобы трудиться, пальцы превратились в острые как бритва зубы. Обескровленное государство существовало в режиме бреда, предсмертного облегченного забытья: за тяжелыми дубовыми столами заседало правительство, неустанно принимались какие-то "антикризисные", "стабилизационные" программы, вымаливались очередные кредиты, бессмертный, точнее, как нечистая сила, не уничтожимый традиционными (с помощью киллеров и т. д.) способами очередной президент величественно расхаживал по мраморным полам и коврам, куда-то летал, принимал зарубежных гостей, находясь в больнице, снимал и назначал чиновников.

Но душа уже отлетела от тела государства.

В настоящий момент она, подобно НЛО, висела над пространной его территорией, с изумлением вникая в происходящее. Ибо, как известно, покуда душа в теле, она слепа, точнее, близорука. То есть не всегда видит перспективу за пределами вверенной ей плоти. Отдельные участки государственного тела, некоторые второстепенные внутренние органы, впрочем, еще обнаруживали видимость жизни, подпитываясь от альтернативных -- в данном случае от энергии распада -- источников. В целом же государство было мертво, то есть душе-, точнее, богооставленно.

Или же... не мертво? Точнее, мертво по божеским, христианским канонам. По канонам же иным (государство-change) -- еще как живо!

Главным нервом жизни homo change в государстве-change было угадать, когда именно рухнет пирамида государственных долговых обязательств, чтобы успеть вытащить с рынка ценных бумаг капиталы, в идеале прихватив с собой и прибыль. В том, что она рухнет, сомнений ни у кого не было. Более того, отношение к этому было даже спокойное, поскольку большинство игроков давно приумножили вложенные средства в десятки раз и сейчас, как в казино, лишь лениво доигрывали, дивясь долготерпению (и кредитоспособности!) крупье.

Писателю-фантасту Руслану Берендееву открылось, что тайна жизни после смерти заключается в том, что это жизнь без, вне Бога. Вечность против Бога -таким увиделся писателю-фантасту Руслану Берендееву основной, точнее, первый в ряду основных сущностный конфликт бытия. Выходило, что там, где заканчивал(ся) Бог, как, к примеру, в современной России, Вечность только начинала(сь). Жизнь, точнее, не жизнь, а что-то (не вполне жизнь, но и не полностью смерть) продолжалось, но без души, без Бога.

Альтернативные источники энергии, таким образом, представали самыми что ни на есть перспективными. Прикоснувшегося к ним можно было уподобить средневековому крестоносцу, овладевшему автоматом Калашникова, тогда как сарацины (или против кого там был крестовый поход?) вооружены традиционным для эпохи оружием. Бог, вдруг подумал Берендеев, вылетел из рукава Вечности, как классическая русская литература -- из рукава гоголевской "Шинели".

Но не захотел возвращаться (влетать) обратно.

В сущности, Бог расколол вечность, выгородил внутри нее некую территорию, обнес "берлинской стеной", объявив помещенным туда людям, что за стеной ничего нет.

Но было.

Берендеев отстраненно, как будто не о себе (он уже смирился, что думает о себе как о постороннем, но... бесконечно любимом существе), подумал, что неизбывная его мерзость в том, что он хочет быть своим внутри мира Божьего и... внутри мира Вечности -- мира альтернативной энергии. Жить в Берлине Восточном и пользоваться благами социализма, но иметь пропуск в Берлин Западный, чтобы, значит, пользоваться благами общества потребления. Верить в Бога и... в Вечность. Прожить жизнь при Боге и... проскользнуть в Вечность, где... опять жизнь, бесконечная череда жизней.