Виталий Забирко - Тени сна (сборник)

— Ху-ху, ожил! — сказала снизу бурая плесень, тяжелым комом сорвалась с куста и покатилась вниз, треща на своем пути буреломом.

Жилбыл тяжело вздохнул, присыпал землей остатки корня живолиста, затем с трудом встал и, пошатываясь, побрел к терему.

Терем было не узнать. Выбитые окна, сорванные с петель ставни и двери щепой и битым стеклом устилали подворье. У крыльца валялась раздавленная бочка из-под дождевой воды, здесь же — погнутый, сплющенный котелок, в котором мальцы варили березовую кашу. На коньке крыши сидел огромный седой черт, взъерошенный и мокрый от дождя, держал за ноги деревянного петуха и, довольно хохоча, ощипывал перья. Петух истерично орал, бил крыльями, но это еще больше веселило черта.

— Давай-давай, — подзадоривал он петуха, разжевывая острыми желтыми зубами деревянные перья и сплевывая труху на землю. — Громче! Мне нравится…

— Оставь петуха в покое… — сипло прохрипел черту Летописец. Голос подвел его, и вместо требовательного крика получилась тихая жалобная просьба.

Но черт ее услышал. Он свесился с крыши и заглянул в лицо Жилбыла красными недобрыми глазами.

— Покоя петуху просишь? — желчно переспросил он. — Так и быть — будет ему покой.

Он свернул петуху шею и швырнул его под ноги Летописцу.

— Вечный покой! — дико захохотал черт и сгинул.

Жилбыл присел перед горкой разбившегося в щепу деревянного петуха, потрогал ее здоровой рукой, взял одно перо.

«Отпелся ты, Петька, — горько подумал он. — Прости…»

В сенях терема Жилбыл споткнулся о перевернутую лавку и чуть не упал.

— Ну, ты, гляди, куда ступаешь! — хрипло крикнули ему откуда-то из угла сеней.

В полутьме Летописец с трудом разглядел сидевшего на корточках у стены мальца Друзяку. Всегда аккуратный, в чистой и опрятной одежде сейчас Друзяка выглядел настоящим оборванцем. Портки и рубаха на нем были какие-то чужие, латанные-перелатанные, с огромными прорехами и грязные до невозможности; сам он был небрит, лицо и руки перепачканы сажей. А голову прикрывал необычный полосатый колпак.

— Здравствуй, Друзяка, — обрадовался неожиданной встрече Жилбыл. Давно он не видел знакомого лица.

— Кому Друзяка, а кому и нет, — привычно заворчал малец. — Может, тебе еще и каши березовой подать?

— Неплохо бы, — усмехнулся Летописец.

— Раз просишь — будет тебе каша! — неожиданно без своего обычного ворчания согласился Друзяка. Он заложил два пальца в рот и оглушительно свистнул.

Откуда ни возьмись в сенях появилось десятка два таких же грязных и оборванных мальцов.

— Летописец каши хочет, — злорадно оповестил их Друзяка. — Бере-озовой!

— Будет ему каша! — загалдели мальцы, налетели на Жилбыла, ухватили за руки-ноги и повалили лицом на пол.

— Эй, что вы делаете? — попробовал сопротивляться Летописец, но сил у него было мало, да и мальцы, похоже, знали, как удержать его прижатым к полу.

— Просил березовой каши? — спросил Друзяка. — Сейчас поддадим!

Мальцы задрали на Летописце рубаху, и в воздухе засвистели березовые прутья, жгучей болью впиваясь в голое тело. Ошеломленный, ничего не понимающий Жилбыл только вскрикивал при каждом ударе.

— Хватит, — неожиданно сказал гнусавый, глухой голос. — Тащите его ко мне.

Удары прекратились, мальцы вновь схватили Жилбыла за руки-ноги и поволокли в горницу. Здесь они бросили Летописца на пол и, беспорядочно топоча стоптанными сапожками, рассыпались в стороны по темным углам. Будто их и не было.

Жилбыл со стоном приподнялся на руках и сел. Вытер мокрым рукавом лицо и лишь тогда увидел сидевшего перед ним на стуле Урода.

Урод был всем уродам урод. Гол, грязен, с круглым, как шар, волосатым туловищем, из которого тоненькими кривыми веточками торчали рахитично скрюченные ножки и ручки. Непомерно огромные кисти рук, переплетенные между собой узловатыми в суставах пальцами, покоились на брюхе, закрывая чуть ли не половину туловища, а такие же несуразно громадные стопы с длинными скрюченными пальцами Урод водрузил на стол. Коническая лысая голова Урода словно вросла в плечи, мясистый бесформенный нос свисал ниже подбородка, полностью закрывая рот, розовые хрящеватые уши торчали подобно крыльям летучей мыши.

— Пожаловал, — прогнусавил Урод, уставившись в Летописца белыми круглыми глазами из-под кустистых бровей. — Давно поджидаем…

— Кто ты? — сдавленно выдавил Жилбыл.

— Ха, ха, — раздельно произнес Урод. — Я твой — Кошмар. Отныне и до скончания жизни.

Пальцы на ногах Урода шевелились, и из-за закрывающего рот мясистого носа, казалось, что это они произносят слова.

— Вижу, тебе по душе пришлась наша березовая каша, — продолжал Урод. — Еще хочешь?

Жилбыл молчал. Диким и несусветным казался ему новый мир. Он просто не имел права на существование.

— Не хочешь? Жаль… Хорошо отбитое мясо Летописца вкусно необычайно…

В печи вдруг сам собой полыхнул огонь, откуда ни возьмись появился огромный чан с клокочущим крутым кипятком.

— Ох, и поужинаю я знатно! — причмокнул Урод. Пальцы на животе расцепились, и громадные ладони потянулись к Летописцу.

— Я тебе что сказала? — внезапно загрохотал в тереме треснутый старушечий голос. — Не тронь его. Он мне еще нужен!

Словно кто ударил по рукам Урода. Он в страхе сжался на стуле.

— Прости, Государыня, не буду… — жалостливо проблеял он. — Уж больно аппетитен с виду твой Летописец…

Урод вдруг раздулся, покраснел от натуги и гаркнул на Жилбыла:

— Пошел вон! И чтоб глаза мои тебя не видели, а то сварю! Здесь я теперь живу!

И тотчас из печи в лицо Летописцу пыхнул вихрь огня и сажи, подхватил его и выбросил сквозь стену на сложенную во дворе поленницу дров. Под дождь и ветер, но, право слово, здесь было гораздо лучше, чем в полутьме смрадной горницы.

От свежего воздуха голова у Жилбыла закружилась, и он обессилено закрыл глаза.

Мелкая холодная морось сеялась на запрокинутое лицо; и это было приятно, и глаз открывать не хотелось. Двигаться не хотелось тоже, но кто-то настойчиво и в тоже время осторожно теребил меня за рубашку у сердца.

«Жужинья Тенка прилетела», — подумал я и, улыбнувшись, аккуратно накрыл ее ладонью. Но это была чья-то рука. В недоумении я открыл глаза и увидел над собой склоненное синюшное лицо бомжа.

— Тише, паря, тише, — свистящим шепотом проговорил он, дыша мне в лицо смрадом горницы Урода.

Я мгновенно все понял, крепко сжал ладонь бомжа и резко выпрямился на скамейке.

— Что-то ты, мужик, мне не нравишься… — процедил я.