Виталий Забирко - Тени сна (сборник)

— Шурик, — собравшись с силами, начал я, — когда-то ты предлагал издать мою книгу за твой счет…

На большее меня не хватило. Я вновь замялся, вертя в руках пустую жестянку. Глаз на Устинова я поднять не мог — сгорел бы от стыда.

— Ну? — подстегнул он меня. Именно подстегнул, а не подбодрил. По-другому Устинов не умел. И не хотел.

— Как ты смотришь на это сейчас? — решил я уйти от прямой просьбы.

— Как бизнесмен, — мгновенно отреагировал он. — Сколько я буду с этого иметь?

Этого вопроса я и боялся. В нем была вся загвоздка. Похоже, я сейчас начал бы мямлить, и из этого ничего хорошего не получилось бы.

Выручила меня распахнувшаяся дверь. В кабинет колобком вкатился сияющий улыбкой толстячок в разноцветной куртке, обляпанной «лейбами» и исписанной призывами на английском языке покупать жевательную резинку, джинсах-галифе и кроссовках на толстенной подошве. Типичный сутенер по западным меркам. А по нашим — ярчайший представитель нарождающихся деловых кругов.

— Привет, Сашок! — заорал он с порога и швырнул на стол огромный складной нож. — Получай заказ!

— Здоров, Женечка, ядрена мать! — обрадовался Устинов. — Извини, — бросил он мне и снова обратился к «сутенеру»: — Привез? Как там Италия, мать…?

— А нормально!

— Колеса себе пригнал?

— А как же! «Хонду». И знаешь, какой мне номер здесь на нее дали? «я — 1941 СС»!

Устинов расхохотался. Я индифферентно промолчал, как бедный родственник. Но толстячок уставился на меня таким требовательным взглядом, будто обязывал разделить с ним веселье.

Я кашлянул. Никакого снисхождения — толстячок Женечка по-прежнему таращился на меня, требуя, как истый сутенер, соития с его радостью по поводу присвоения машине столь многозначительного номера.

— Н-да, — причмокнул я тогда и тоже представился: — А я — Валентин Бескровный. — Выдержал паузу и скромно добавил: — Писатель.

Улыбку с «сутенера» как ветром сдуло. Больше он на меня не смотрел.

— Кстати, — сказал он Устинову, — я тебе еще должен. Ты мне давал триста пятьдесят. Триста за нож, плюс шестнадцать… ну, ты помнишь за что… Итого с меня: тридцать четыре бакса.

Он достал объемистое портмоне, отсчитал деньги и положил их на стол.

— Извини, спешу. Созвонимся!

И он выскочил из кабинета, так больше и не удостоив меня взглядом.

— Пока! — бросил ему в спину Устинов. Инцидента между мной и «сутенером» он не заметил, с искренним, детским любопытством вертя в руках нож.

— Ты, прямо, как ребенок, — заметил я, наблюдая за ним.

— Да, — неожиданно согласился Устинов. — Нравятся мне такие штучки!

Он нажал на кнопку, и из колодочки ножа выскочило огромное лезвие.

— У меня дома и «винчестер» есть. Знаешь, как у американских полицейских, с продольно передергивающимся стволом?

Честно говоря, упоминание «винчестера» вызвало у меня в первый момент ассоциации с компьютером. Но у наших «деловых людей» несколько другие интересы и увлечения.

Дверь снова отворилась, и в нее вплыла давешняя миловидная женщина.

— Александр Иванович, вы просили деньги на карманные расходы, — пропела она грассирующим голосом и положила на стол две пачки купюр. То ли у нее действительно была такая манера разговора, то ли просто «строила глазки» писателю. Вообще странно, как меняются люди, стоит им услышать, что ты писатель. Словно ты какой-то идол, недоступный в своей лучезарности. Впрочем, я и сам когда-то, на заре своего творческого пути, чуть ли не в рот заглядывал писателям. Теперь же — насмотрелся…

Устинов разорвал одну пачку, небрежно пролистал ее, бросил на стол. Брови мои взлетели вверх. Это были наши родные «фантики» купюрами по пятьдесят тысяч.

— Хорошо, — буркнул он.

— Да, еще одно, Александр Иванович, — елеем расплылась «милашка». — У нас сейчас налоговая инспекция, мы подбиваем счета, так что просьба на карманные расходы много не брать.

— Много — это сколько? — раздраженно бросил Устинов.

— Ну, не больше десяти миллионов в день.

— Ладно, — отмахнулся Устинов, и «милашка» ретировалась, одарив меня на прощание многозначительным взглядом. Если бы она знала, сколько я сейчас зарабатываю, я бы не удостоился никакого.

— Черт его знает, что делается,…! — взорвался Устинов. — Своими деньгами распоряжаться не могу!

Я откровенно рассмеялся.

— Ты чего? — подозрительно уставился он на меня.

— Для меня подобные деньги — нечто несусветное.

— Разве это деньги? — поморщился Устинов. Он достал портмоне, расстегнул его и извлек толстую пачку зеленых купюр.

— Вот это деньги, — сказал он, протягивая мне одну купюру.

Я посмотрел. Купюра оказалась тысячедолларовым банкнотом. Который равнялся, уж и не знаю, скольким моим годовым зарплатам. Высоко у нас ценятся как научные работники, так и писатели…

— Неплохо живешь, — кивнул я, возвращая банкнот.

— Не жалуюсь, — отрезал Устинов. — Ну, так как: продолжим разговор о твоей книге?

— Сейчас на книгах ты ничего не заработаешь, — собравшись с духом, решился я. — С твоей стороны это может быть разве что благотворительной акцией.

Устинов поскучнел.

— И сколько это мне будет стоить?

Я прокашлялся.

— Двадцатилистовая книга… то есть, страниц на пятьсот, — запинаясь, проговорил я, — тиражом, скажем, тысяч тридцать…

— Так сколько?

— Миллионов сто, — нырнул я с головой в омут.

Устинов, изобразив на лице задумчивость, постучал пальцами по столу.

— Нет, — твердо сказал он. — Я денег на ветер не бросаю. За сто миллионов я могу взять две «иномарки», перепродать их и заработать еще столько же.

— Нет, так нет, — кивнул я. Честно говоря, ничего другого я и не ожидал. И все же решился на последнее унижение: — Слушай, а «придворный» писатель тебе не нужен? В принципе, я теперь стал не очень переборчив…

— Нет, — вновь отрезал Устинов, но тут же смягчился. — Ты что, совсем на мели?

— Да.

— Не понимаю, — пожал он плечами. — Сейчас столько возможностей… Приложи минимум усилий — и греби деньги лопатой!

Я горько усмехнулся. Психология наших «деловых людей» была мне хорошо известна. И то, что другой психологии они не понимали и не принимали — тоже.

— Знаешь, — сказал я, отнюдь не надеясь на понимание, а больше для самого себя, — у каждого в жизни есть своя стезя. У тебя — коммерсанта, у меня — писателя. Я надеюсь, что деньги для тебя не главное (каюсь, здесь я покривил душой, ибо был уверен в обратном). Главное, процесс их получения. Таким же главным для меня является писательский процесс. И я уже не в том возрасте, чтобы менять свои увлечения. Тем более что их в любом возрасте поменять практически невозможно.