Андрей Лазарчук - Посмотри в глаза чудовищ

Ведущий даже не оторвался от полосы: задрал хвост, задымил и порулил куда-то в сторону, в заструги. Там он и обрел покой. Ведомый успел поднять машину в воздух, но из полусотни пуль, всаженных Андервудом почти в упор, штук двадцать оказались счастливыми: Самолет завис над полосой, развернулся вокруг оси и опрокинулся на спину – метрах в ста от капрала. Бомбы, к счастью, не взорвались.

Собаки понесли. Эскимосские лайки показали себя как добрые боевые кони, прошедшие Тридцатилетнюю войну. У капрала осталась одна забота: не отцепиться от нарт…

Позади взлетали тонны ледяной крошки: корабельные четырехдюймовки нащупывали танки.

Мы этого не знали и знать не могли. Предполагать же следовало самое худшее.

Зазуммерил телефон. Я поднял трубку. От нее непонятно и кисло воняло. Запах напоминал почему-то о Париже. Старом до-еще-той-войны Париже.

– Первый и второй – в ангар, – сказал в трубке. – Первый и второй. Поздравляю вас!

– Спасибо, – сказал я. – Первый и второй. Понял.

– Победы вам, герои!

– Что наверху? – спросил я, но мой собеседник уже отключился.

И тут же загудели электромоторы. Стальная дверь начала раздвигаться.

А мы-то думали, что открыть ее можно только изнутри…

Сейчас все может кончиться.

Морпехи навели стволы.

Тупая морда маленького оранжевого локомотива просунулась в проем. За ним втянулись две порожние платформы.

Машинист в зеленом комбинезоне поднял руки. Впрочем, Филя к таким условностям относился легкомысленно…

– Что вы собираетесь делать, Бонд? – спросил Флеминг, когда увидел, что я присматриваюсь к управлению локомотивом.

– Нам же приказали быть в ангаре, – сказал я. – А для немцев приказ – дело святое.

– Но как же?..

– Ян, остаетесь за старшего. В крайнем случае, если уж совсем не повезет – держитесь до последнего. Пока что лучше ничего не трогать, особенно эти штуковины. Кнопки тоже лучше не нажимать. Кроме вот этой, видите: «Блокировка дверей»? Когда мы уедем…

– Зачем?

– Да как вам сказать: Надо же выяснить, что здесь происходит. В жизни немцы значительно умнее, чем в голливудских и советских фильмах.

– А в английских фильмах немцы, наоборот, очень умные, – сказал Флеминг. – И что из этого следует?

– Следует то, что вам надлежит сидеть тихо, но не позволять себя убить. Вы еще понадобитесь человечеству.

– Я уже замечал, что вы изумительно уходите от ответов.

– Да? Не замечал: Господи, Ян, мы в окружении, а в окружении есть лишь две тактики: не обнаруживать себя до последнего или появляться ниоткуда. Но второе требует специфического опыта. У меня он есть.

– Слушайте, Бонд: Допустим, мы будем сидеть очень тихо: и все-таки нас здесь нащупают. Должны нащупать. И мы будем держаться: сколько?

Допустим, у врага не будет новых сюрпризов для нас, – он кивнул на дверь, в которую въехал маленький поезд. – Но патроны имеют свойство рано или поздно кончаться…

Я помолчал. Флеминг был прав.

– Я не могу отдать вам прямой приказ, Ян. Судя по всему, эти штуки, – я показал на уложенные в гнезда металлические чушки, – и есть то самое сверхоружие.

Атомные бомбы, может быть.

– Значит, штурм будет жесточайшим: Что мне с ними делать? Есть ли способ их: испортить? Взорвать?

– Не знаю, Ян. Но – постараюсь узнать. Остальное – на ваше усмотрение.

– Бонд! Вы не должны: в такой ответственный момент…

– При возвращении я постучу вот так, – я показал: тук, тук, тук-тук.

Нас вывезло в длинный низкий ангар, где в два ряда, носами навстречу друг другу, стояли небольшие безмоторные самолеты странной формы. На спине каждого, ближе к хвосту, лежали толстые трубы.

– Мать моя женщина, – тихо сказал Филя. – Так это же «Фау-1». Мы их в Пенемюнде сотни две целыми взяли.

– Которыми Лондон обстреливали? – решил уточнить я.

– Так точно.

Я внезапно понял, что мы говорим по-русски. Пока ехали, Филя отчитывался о своем боевом пути в стиле американской казармы, а тут – на тебе…

– Конь в пальто скачет, – объявил Филя.

Между самолетами неслось нечто в комбинезоне и с черным от машинной грязи лицом.

– Я приказал что? Я приказал прибыть Первому и Второму, гром, молния и четыре свиньи вам в жопу! Вы кто такие?

Я поднялся с сиденья и одним движением плеча скинул плащ.

Явление генеральского мундира по эффекту могло быть сравнимо разве что с ударом конского копыта в лоб. Существо в комбинезоне повисло в воздухе, хватаясь не то за кобуру, не то за сердце.

– Болван, – сказал я. – Нет, вы хуже болвана: вы паникер. Вы намеревались израсходовать оружие возмездия на отражение мелкой неприятельской атаки.

Расстрелять, – кивнул я Филе.

Как-то очень внезапно мы оказались в молчаливом полукольце людей в таких же грязных комбинезонах и с понурыми физиономиями давно и безнадежно бастующих английских шахтеров.

– Я: исполнял приказание, – выдавил из себя приговоренный.

– Нюрнбергский трибунал признал, что исполнение преступного приказа не является смягчающим обстоятельством для подчиненного, – сказал я. – Всем разойтись по местам. Унтершарфюрер, исполняйте.

Филя взял приговоренного за шиворот и вынул из его кобуры «вальтер».

Тут под потолком захрипел динамик, и до боли знакомый пронзительный голос завопил…

– Веркау, что вы там копаетесь? Эскадра уже миновала второй пост!

– Разрешите связаться с начальством, бригадефюрер? – чумазый Веркау почуял возможность избежать расстрела за преступление, которого не совершал. – Это директор! Это он приказал! Он меня и после смерти…

– Солдаты! – вскричал я. – В то время как ваши братья в горах Тироля ведут неравную борьбу с жидо-большевистскими полчищами и примкнувшими к ним финансовыми олигархиями, вы, окопавшись в безопасной и уютной Антарктиде, ковали оружие возмездия! И вот в решающий час, когда осталось всего лишь нанести последний решающий удар по врагу, поразив его в самое его ядовитое сердце, паникеры в штабе, пользуясь болезнью фюрера, готовы пожертвовать всем ради спасения своих жалких потрохов, за которые в базарный день последний нищий не даст и двух пфеннигов! Это измена! Но мы знаем, как следует поступать с изменниками! Они будут повешены на собственных кишках, а вокруг будут летать окровавленные чайки и кричать: «Смерть предателям! Смерть негодяям!»

Боже, подумал я, а ведь когда-то я был поэт…

Окровавленные чайки: надо же…

– Веркау, – сказал я очень тихо. – У вас есть последняя возможность искупить вину перед Отечеством. Унтершарфюрер, верните ему оружие.

– Что происходит, Веркау?! – завизжал из-под потолка Зеботтендорф, но Филя поднял ствол «шмайсера» и разнес динамик в мелкую пыль. Грохот очереди всех вдохновил. :Мы неслись по коридорам, обрастая новыми воруженными людьми.