Глаза Гейзенберга - Фрэнк Херберт
– Он мертв? – прошептала Рут.
– Похоже на то. – Терлоу отпустил безжизненную руку и поднял глаза на Рут. – Ты велела ему умереть, и он умер.
В ней шевельнулось странное чувство, похожее на укол совести. Чтобы бессмертный хем вот так закончил свою казалось бы бесконечную жизнь? «Это я его убила?» – подумала она, а вслух сказала:
– Это мы его убили?
Терлоу опустил взгляд на застывшую фигуру пришельца. Хем пришел к нему, надеясь найти у примитивного «врачевателя» некое мистическое утешение.
«А я ничего ему не дал».
– Он был сумасшедшим, – прошептала Рут. – Они там все такие.
«Да, это существо страдало особым видом сумасшествия, причем очень опасным, – подумал Терлоу. – Я правильно поступил, отказав ему в помощи. Он мог нас убить».
«Все такие?» – Доктор припомнил краткий рассказ Келексела об обществе хемов. Значит, их много. И что они предпримут, обнаружив двух «аборигенов» над мертвым хемом?
– Что мы можем сделать? – спросила Рут.
Терлоу растерялся. О чем она? Об искусственном дыхании? Мысль казалась абсурдной. Ведь ему ничего не известно о метаболизме хемов. С чувством полной безнадежности он повернулся к Рут – как раз в тот момент, когда мимо, оттолкнув ее, прошли еще два хема.
Рут остолбенела, на лице застыло выражение покорности и ужаса.
Однако хемы действовали так, будто в комнате никого не было. Подойдя к кровати, они склонились над телом Келексела.
Одна из них, в такой же зеленой накидке, как Келексел, своей лысой шарообразной головой и плотным сложением напоминала бочку. Она осматривала, ощупывала тело, брала пробы – все со спокойной уверенностью профессионала. У второго, в черном плаще, было грубое лицо с крючковатым носом. Кожа обоих отливала странным металлическим блеском.
Пока женщина проводила осмотр, никто не произнес ни слова.
Рут стояла, словно ее пригвоздили к полу. Она сразу узнала Инвик и вспомнила их неприятную встречу. Совсем иначе дело обстояло с другим хемом, которого она видела лишь на экране, когда с ним общался Келексел. Режиссер Фраффин. У Келексела даже тембр менялся, когда он говорил о режиссере. Его надменные черты раз и навсегда запечатлелись в памяти Рут. Он олицетворял могущество хемов. И именно он убил ее родителей ради развлечения своих сородичей. Наверняка на его счету было немало таких жизней. Его действия настолько переходили все границы жестокости, что их и жестокими не назовешь. Это был чисто деловой подход, совершенно безличный, словно муравья давишь.
– Надо же, он все-таки исхитрился, – сказала Инвик на корабельном сленге.
В ее голосе была такая пустота, что у Терлоу, который ничего не понял, возникло смутное ощущение ужаса. Рут, прошедшая корабельный импринтинг, знала все слова, но не смогла до конца уловить их скрытый подтекст.
Инвик многозначительно посмотрела на Фраффина. В их взглядах читалось признание собственного поражения. Оба прекрасно понимали, что произошло.
Фраффин сокрушенно вздохнул. Смутный отголосок смерти поступил по сети Тиггиво, когда Единство хемов потряс сигнал о неслыханном нарушении. Почувствовав смерть, ее вектор, режиссер мгновенно догадался, кого она настигла. Безусловно, сигнал достиг каждого хема во Вселенной, но мало кто мог с такой же уверенностью связать его с определенной личностью. В глубине души Фраффин предвидел это событие.
Умерев, Келексел одержал над ним победу. Фраффин это понял, едва они с Инвик прыгнули во флаттер и помчались сюда. В небе над домом роилось множество скафов с кинокорабля – съемочные группы, которые не отваживались подлетать ближе. Они наверняка догадывались, кто умер, и прекрасно знали, что Потентат не успокоится, пока не найдет мертвеца. Да что там, ни один хем на свете не успокоится, пока тайна не будет раскрыта.
Еще никто из бессмертных хемов не умирал, никто за все немыслимо бесконечное Время. Планету вскоре наводнят прислужники Потентата, и все тайны кинокорабля всплывут на поверхность.
Одичавшие хемы! Открытие буквально взорвет Вселенную. Никто и представить себе не может, какая участь постигнет несчастных существ с этой планеты.
– Что… что его убило? – робко спросила Рут на языке хемов.
Инвик уставилась на нее невидящим взором. Бедная дуреха ничего не знает о хемах.
– Он убил себя сам, – тихо сказала она. – Только так хем может умереть.
– Что она говорит? – спросил Терлоу, едва узнав собственный голос.
– Что он убил себя сам, – ответила Рут. – Что только так хем может умереть…
Рут переводила, как будто объясняла это самой себе. «Только так хем может умереть…»
Фраффин почувствовал, что если сейчас не заговорит, то сам лишится рассудка. Он обратился по-английски к Терлоу:
– Небывалый случай. Доселе ни один хем не умирал.
Его слова не убедили психолога.
«Ошибаетесь, – подумал он. – Такого быть не может. Когда-то давно хемы наверняка умирали. Иначе они не превратились бы в… беглецов, спасающихся от смерти».
Терлоу открыл было рот, чтобы озвучить эту мысль, но, взглянув на Фраффина, промолчал. Режиссер, казалось, полностью ушел в себя.
Женщина-хем закончила осмотр и перевела взгляд на своего спутника.
– Только так он мог нас победить, – сказала она на языке хемов.
Фраффин едва заметно кивнул.
«Дорого же обошлась ему победа. А какая история получилась бы для эмпатеатров! Убивающий себя хем… – Он посмотрел на Рут и внезапно почувствовал связь с этой прекрасной, экзотичной красавицей и всеми ее сородичами. – У них нет иного прошлого, чем то, которое подарил им я».
Испытывая одновременно гордость и отчаяние, режиссер прощался со своим миром. Келексел… Потентат одержал победу. И все же никто из них не способен был понять истинную ценность того, что им досталось.
Неожиданно в нос ударил знакомый запах соленых ветров Карфагена. Теперь вся его жизнь напоминала Карфаген. Он знал, что Потентат навеки обречет его на одинокое, бесхемное существование – единственная форма наказания для хема, каким бы ни было преступление.
«Как долго я протяну в изгнании, прежде чем последую примеру Келексела?» – с грустью подумал Фраффин и снова втянул в себя пропитанный пылью и солью воздух Карфагена. Безжизненное, отравленное, выжженное торжествующим злорадством Катона место, где корчились объятые ужасом немногие оставшиеся в живых.
– Я тебя предупреждала, что этим все кончится, – добавила Инвик.
Фраффин закрыл глаза, лишь бы не смотреть на нее. В наступившей темноте он увидел свое будущее. Его орлиное гнездо в упадке, заросло бурьяном. Потемнела кровь, питающая неутолимого внутреннего оракула. Он окружен всевозможными приспособлениями для комфортного проживания в вечности – всем, кроме общества хема или любого другого живого существа.
Мысли подпрыгивали и уносились прочь, как пущенный по воде камень. Ему не будет покоя от воспоминаний об этой планете. Он сам и был тем камнем, скачущим по образам
