Люциус Шепард - Отец камней

Коррогли сознавал, что вступает на опасную территорию, что Мириэль в любой момент может упомянуть и о нем самом, но уповал на то, что успеет добиться своего прежде, чем случится непоправимое.

- Я бы не стал утверждать, что ваше мнение так уж переменилось, мисс Лемос. Мне кажется, "великое дело" Земейля, чем бы оно ни было, продолжает вершиться уже под вашим руководством. Я уверен, что все правила по-прежнему действуют, что вы пойдете на ложь, совершите...

- Ах ты, мерзавец! - воскликнула она. - Да я...

- Совершите самое страшное преступление, лишь бы достичь того, к чему вы стремитесь. "Великое дело" - ваша единственная забота, и поэтому в том, что вы тут наговорили, нет ни слова правды.

- Ты не смеешь! - выкрикнула она. - Ты не смеешь приходить...

Зычный окрик судьи Ваймера заставил ее умолкнуть. Мервейл пытался возражать.

- Вопросов больше нет, - закончил Коррогли, наблюдая со смешанным чувством, как судебные приставы выводят Мириэль из зала.

Вскоре после того, как начали заслушивать первого свидетеля защиты, историка и биолога Кэтрин Окои - роскошную блондинку лет тридцати с лишним, судья Ваймер подозвал к себе Коррогли. Перегнувшись через перила, судья указал на многочисленные рисунки, которые принесла с собой Кэтрин, а затем ткнул пальцем в стоявшую рядом со столом картину, изображавшую гороподобного дракона.

- Я предупреждал вас, чтобы вы не вздумали превращать суд в цирковое представление, - прошипел судья.

- По-моему, образ Гриауля...

- Ваше выступление было шедевром, этаким образцом устрашения, - прервал его Ваймер. - Я не стану вас наказывать, но запрещаю впредь пугать присяжных. Уберите картину.

Коррогли принялся было возражать, но внезапно понял, что такой поворот событий даже к лучшему: раз картину велено убрать из зала, значит, в чем-то он достиг своей цели.

- Как скажете, ваша честь.

- Будьте осторожны, мистер Коррогли, - предостерег Ваймер. - Будьте очень и очень осторожны.

Картину понесли к выходу. Присяжные проводили ее взглядами, а когда она исчезла за дверью, на их лицах отразилось огромное облегчение, которое, как подумалось Коррогли, важнее для его победы, чем угнетающее присутствие картины. Теперь он сможет играть на их ощущениях, напоминая им о Гриауле, попеременно внушать страх и успокаивать и тем самым все сильнее подчинять их себе. Он попросил Кэтрин Окои рассказать о своем десятилетнем пребывании внутри дракона, и женщина поведала о том, что Гриауль сам привел ее к себе единственно для того, чтобы она присутствовала при сокращении его сердечной мышцы. Потом Коррогли справился у Кэтрин о чудесах, которые таят внутренности дракона, о снадобьях, извлеченных ею из выделений драконьих желез, о диковинных и в некотором отношении замечательных паразитах Гриауля и о растениях, что встречаются внутри его тела. Об Отце камней она ничего не знала, однако тех чудес, которые она перечислила, вполне хватило, чтобы убедить присяжных, что самоцвет и впрямь может оказаться порождением дракона. Кэтрин предъявила суду находки, сделанные ею внутри Гриауля: заключенных в стеклянный ящичек пауков, чьи паутины поражали воображение своей замысловатостью и фантастичностью; побеги весьма необычного растения, обладавшего способностью воспроизводить двойников животных, что засыпали поблизости от него; обломки похожего на янтарь камня, который, по ее утверждению, являлся на деле загустевшим и отвердевшим желудочным соком дракона.

- Я не сомневаюсь, - сказала она, беря в руки Отца камней, - что его мог породить Гриауль. И сейчас, прикасаясь к нему, я уверилась, что он принадлежит Гриаулю. У меня было десять лет, чтобы запомнить то особое, непередаваемое ощущение, которое исходит от всего, что связано с драконом.

Мервейлу было нечего противопоставить ее показаниям, так как Кэтрин Окои пользовалась всеобщим уважением, история ее жизни и открытий была известна всем и каждому. Но со свидетелями, которых заслушивали после нее, философами и жрецами, что в один голос твердили о могуществе Гриауля, Мервейл обошелся гораздо круче: забрасывал их коварными вопросами, подлавливал на несовпадениях, обвинял в буйстве фантазий, а Коррогли - в насмешках над правосудием.

- По-моему, заседание мало-помалу превращается в диспут о метафизических понятиях, - заявил в перерыве Ваймер Коррогли и Мервейлу.

- Метафизических? - переспросил Коррогли. - Может быть, но разве так бывает не всегда? В основу наших законов положена мораль, которая пришла к людям из религии. Это что, не метафизика? Закон основан на метафизике, которая проистекает из религии, предписывает, как поступать, и налагает на людей определенные ограничения. Я всего лишь пытаюсь показать, что по поводу Гриауля существует полное единодушие. Если мы выйдем на улицу, то не встретим никого, кто бы в той или иной степени не верил во влияние дракона. Подобного согласия в мыслях и чувствах не проявляют порой даже по отношению к Богу. Это во-первых.

- Ерунда какая-то! - буркнул Мервейл.

- Во-вторых, - продолжал Коррогли, - с помощью свидетельских показаний я очерчиваю пределы влияния Гриауля, что весьма важно не только для снятия с моего подзащитного обвинения в преднамеренном убийстве, но и для установления прецедента. Не давая мне возможности говорить о влиянии Гриауля, вы тем самым лишаете меня возможности защищать ответчика в суде. А раз уж вы разрешили мне защиту, вам придется разрешить и изложить ее основания.

Ваймер погрузился в размышления. Через какое-то время он взглянул на Мервейла. Тот вздохнул.

- Что ж, - сказал судья. - В интересах дела я вынужден признать существование такого явления, как влияние Гриауля...

- Боюсь, что интересы дела не совпадают с интересами моего клиента, перебил Коррогли. - Для создания прецедента необходимо веское основание. Я намерен поведать присяжным историю Гриауля и привести примеры его влияния. Мне кажется, им, чтобы вынести справедливое решение, следует все это знать.

- Мистер Мервейл? - проговорил со вздохом судья.

Мервейл раскрыл рот и снова его закрыл, потом развел руками и направился к своему столу.

- Дерзайте, мистер Коррогли, - напутствовал судья, - но постарайтесь обойтись без всяких там штучек. Мне сомнительно, чтобы ваши доказательства сумели хоть немного ослабить впечатление от завещания. У меня такое ощущение, что вы попусту тратите время.

Дело шло к вечеру, но Коррогли решил продолжать. Он хотел, чтобы Лемос рассказал свою историю именно сегодня. Пускай присяжные поразмыслят над ней на досуге, ведь впереди у них будет целая ночь. Он задал Лемосу несколько незначащих вопросов, а потом попросил резчика своими словами рассказать суду, что произошло после того, как он приобрел Отца камней у Генри Сихи.