Уолтер Миллер - Да будет Человек (Fiat Homo) (Песнь для Лейбовица, Часть 1)

Чероки, отправивший Френсиса в монастырь совершенно по другим соображениям, предпочел промолчать.

- Поговорите с ним, - проворчал настоятель, - и пришлите потом ко мне.

В понедельник, ярким солнечным утром, брат Френсис робко постучался в кабинет настоятеля. Послушник славно выспался на жесткой соломенной подстилке в старой, привычной келье, да плюс к тому съел менее привычный завтрак. Невозможно было восстановить истощенную плоть и освежить одуревшие от солнца мозги, но эти весьма относительные роскошества, по крайней мере, достаточно прояснили его голову, чтобы Френсис сообразил: у него есть основание бояться. Он так тихо постучал, что на его стук в дверь ответа не последовало. Френсис и сам-то своего стука не услышал. Подождав несколько минут, он собрал остатки мужества и постучал снова.

- Господин настоятель вызывал меня? - прошептал послушник.

Настоятель Аркос поджал губы и медленно наклонил голову.

- М-м-да, господин настоятель посылал за тобой. Войди и закрой дверь.

Брат Френсис затворил дверь и весь дрожа встал в середине комнаты. Настоятель вертел в руках те штучки с проволочками из старого ящика для инструментов.

- Или уместнее было бы, - сказал аббат Аркос, - чтобы ты посылал за преподобным отцом настоятелем? Ты ведь у нас теперь такой знаменитый - еще бы, само провидение избрало тебя, а? - Он ласково улыбнулся.

- А? - вопросительно хихикнул Френсис. - О нет, мой господин.

- Ну-ну, не спорь. За одну ночь ты достиг вершины славы. Провидение посчитало тебя достойным обнаружить этот... - настоятель широко обвел рукой реликвии, лежавшие на столе. - Это барахло; если я не ошибаюсь, прежний владелец называл это именно так?

Послушник только беспомощно пыхтел и силился изобразить улыбку.

- Тебе семнадцать лет, и ты, очевидно, идиот, так?

- Истинная правда, господин настоятель.

- Какое можешь ты представить оправдание тому, что вообразил, будто призван служить религии?

- Никакого, мой господин.

- Ах так! Значит, ты не чувствуешь призвания служить Ордену?

- О... Я чувствую... - задохнулся послушник.

- Но у тебя есть оправдание?

- Нет.

- Ты, маленький кретин, я хочу от тебя объяснений. Так как объяснений нет, я считаю, что с этого момента ты должен отрицать и свою встречу в пустыне с кем бы то ни было, и находку этого... этого старого ящика с барахлом, и все остальное, что я слышал от других монахов. Это всего лишь больное воображение!

- О нет, дом Аркос!

- Что - нет?

- Я не могу отрицать то, что видел собственными глазами, преподобный отче.

- Хм. Значит, ты встретил ангела. А может, это был святой? Или не святой? И он показал тебе, где искать?

- Я вовсе не говорил, что он...

- И вот из-за него ты вообразил, будто получил истинное призвание? Этот... это... - могу я назвать его "существо"? - сказал тебе: "обретешь голос", пометил камень своими инициалами, велел тебе поискать там, и ты откопал эту рухлядь. Так?

- Да, дом Аркос.

- И как ты оцениваешь твое мерзкое тщеславие?

- Ему нет прощения, господин учитель.

- Ты возомнил о себе настолько, что даже свое непомерное тщеславие считаешь непростительным! - заревел настоятель.

- Мой господин, я всего лишь червь.

- Хорошо. Отрицай только встречу с паломником. Ты же знаешь, никто больше не видел эту личность. Насколько я понял, он шел по дороге, ведущей сюда. И даже сказал, что, может быть, остановится в монастыре. И спрашивал про монастырь. Все так? Но тогда куда же он исчез, если и в самом деле существовал? Такой человек здесь не проходил. Врат, дежуривший на дозорной башне, не видел его. А? Ты признаешь, что просто выдумал его?

- Если бы не та отметина на камне, которую он... Тогда, может быть, я и...

Настоятель закрыл глаза и тяжело вздохнул.

- Надпись действительно есть, хоть и едва различимая, - признался он. Может, ты сам ее сделал?

- Нет, мой господин.

- Ты признаешь, что выдумал старика?

- Нет, мой господин.

- Хорошо же, ты хоть понимаешь, что с тобой будет дальше?

- Да, преподобный отче.

- Тогда приготовься.

Дрожащими руками послушник подобрал полы туники, обернул их вокруг пояса и наклонился над столом. Настоятель достал из ящика толстую указку из орехового дерева, взвесил ее на ладони и резко ударил Френсиса по ягодицам.

- Благодарение Господу! - послушно отозвался Френсис, слегка задохнувшись.

- Ты передумал, мой мальчик?

- Преподобный отче, я не могу отрицать...

Бац!

- Благодарение Господу!

Бац!

- Благодарение Господу!

Десять раз была повторена эта простая, но мучительная литания; брат Френсис взвизгивал свою благодарность Господу за каждый обжигающий урок добродетельного смирения, что от него и требовалось. После десятого удара настоятель остановился. Послушник слегка раскачивался, стоя на цыпочках. Из-под сжатых век выкатилась слеза.

- Мой дорогой брат Френсис, - сказал аббат Аркос, - ты совершенно уверен, что видел того старика?

- Уверен, - пробормотал Френсис, мысленно приготовившись к продолжению экзекуции.

Настоятель Аркос пристально поглядел на юношу, обошел вокруг стола и, выругавшись, уселся. Некоторое время он сердито разглядывал клочок пергамента с перерисованными древнееврейскими буквами.

- Как ты думаешь, кто это был? - рассеянно спросил Аркос.

Брат Френсис открыл глаза, и слезы потекли по щекам.

- Ты убедил меня, мальчик, что ж, тем хуже для тебя.

Френсис ничего не сказал, но мысленно взмолился, чтобы нужда убеждать настоятеля в своей правдивости возникала не слишком часто.

Повинуясь раздраженному жесту аббата, юноша опустил тунику.

- Можешь сесть, - произнес настоятель уже нормальным, чуть ли не добродушным голосом.

Френсис подошел к указанному креслу, уже было сел, но вдруг сморщился и снова поднялся.

- Если преподобному отцу настоятелю все равно...

- Ладно, тогда стой. Я не собираюсь больше тебя задерживать. Ты можешь идти и заканчивать твое бдение.

Он умолк, заметив, что лицо послушника просияло.

- Ну уж нет! - отрезал Аркос. - Ты не вернешься на прежнее место! Ты поменяешься с братом Альфредом и близко не подойдешь к тем развалинам. Далее. Я приказываю тебе не обсуждать это происшествие ни с кем, кроме твоего исповедника и меня; хотя один Бог знает, сколько уже нанесено вреда. Ты хоть понимаешь, что ты наделал?

Брат Френсис потряс головой.

- Вчера было воскресенье, преподобный отче, и от нас не требовалось хранить молчание; во время рекреации я и рассказывал все ребятам. Я думал...

- Да, а эти твои "ребята" сварганили очень миленькое объяснение, сын мой. Знаешь, с кем ты, оказывается, встретился? С самим Блаженным Лейбовицем.