Евгений Прошкин - Слой

– Да он со мной не станет, – отмахнулся старик.

– За деньги-то? За сто рублей, и не станет?

Гарри нерешительно поковырял в ухе и, собрав фигуры, вышел в коридор.

– Сейча-ас, – мечтательно протянул Ренат. – Пойдем, поприкалываемся.

– Рано, – сказал Петр. – Пусть начнут, а то бычара догадается.

– Пусть, пусть, – закивал Зайнуллин. – Правильно. Ох, ну и веселуха будет! Этот, сука, если и проиграет, все равно бабки заберет, а Гарри… нашему Гарри можно ногти выдрать – он промолчит, но шахматы… они его до крезухи довели, а скоро и до могилы!.. Наш Гарри, сука, даст стране угля. Ох, сидеть ему на сульфе!

Ренат растер шершавые ладони и заплясал у двери. Ему не терпелось выглянуть и узнать, как проходит партия.

– Ну, что там? – Спросил Петр.

– А… Играют, суки. Санитар, кажись, тоже кумекает. Не к тому послали, надо было с Кланом замутить. Он бы ему устроил и дебют, и гамбит, и паяльник в жопу.

– А кто сегодня по отделению?

– Гитлер Югенд. КВН со всеми смотрит, сука белобрысая.

– Сам-то чего не пошел?

– Да я этого не люблю – когда все ржут. И потом, мы же с тобой договорились.

– Да? И о чем?

– Как?.. А, ты же того… Я и забыл. Вчера вечером добазарились. Ты по вечерам немножко в себя приходишь, восстанавливаешься. На утро – колода колодой, а вечером ничего, вечером с тобой интересно.

– Интересно… – задумчиво произнес Петр. – Ну так о чем мы договорились?

– Сценку поставить. Я же во ВГИКе, на режиссерском.

– Конкретнее.

– Куда уж конкретней? Все. Сейчас подерутся – вот и сценка. И никакой КВН не нужен.

– А дальше?

– Потом ты хотел продолжение сделать, чтоб я, значит, заперся в туалете и звал на помощь. Только я колебаюсь.

– Не надо, Ренат, не колебайся.

– Так я ж на режиссуре, актер из меня неважный, – признался он.

– Особого таланта не требуется. Держи дверь крепче и ори громче. Мы их всех наколем. Пьеса года получится!

– На сульфу посадят, – с тоской проговорил Зайнуллин.

– Ничего, Полонезов ответит. Если что – я на себя возьму.

– Ты, Петруха, настоящий отморозок! За это и люблю.

По коридору разнеслись первые матюги, и Петр толкнул Рената в бок. Зайнуллин вприпрыжку домчался до туалета и, хлопнув так, что со стены слетело несколько плиток, заверещал:

– А ре-ежут! А убива-ают! Су-уки-и!! Спа-аси-ите-е!!

Из комнаты отдыха вышли какие-то растерянные люди. Через секунду, распихивая их локтями, в коридор выскочила Гитлер Югенд. Дежурный у двери пытался ей что-то объяснить, но на нем висел худой и цепкий, как варан, Полонезов.

– Рокировочку, срань колесная… рокировочку уже нельзя, – приговаривал он, взбираясь санитару на загривок.

– Слезь, падла! Десять уколов!

– Ладейку зачем трогал, щенок? Какая же тебе рокировочка, если ты ладейку трогал?

Половина больных окружила охранника и начала смеяться – Зайнуллину бы это не понравилось, но его, к счастью, здесь не было. Ренат бился в сортире и оглашал больницу истошными криками.

– Вызывай, дубина! – Велела Гитлер Югенд и понеслась в туалет.

Стряхнув Полонезова, санитар кинулся к столу, но принципиальный Гарри схватил его за брюки и куснул в щиколотку. Вопль санитара на мгновение заглушил стенания Зайнуллина. Югенд обернулась, но лишь отчаянно махнула рукой. Петр дождался, пока она не скроется в предбаннике, и побежал в комнату отдыха. Что-то ему подсказывало: следующая фаза – там.

Вокруг телевизора осталось человек пять – из тех, кого выключенный экран увлекает не меньше, чем включенный. У стены, нерешительно оглаживая халаты, топтались Вовчик и Сашка.

– Петя, может, не надо? Ну ее, эту косьбу. Ведь сульфу пропишут, а после нее…

– Что вы сегодня вареные какие-то? Сульфы боитесь! А носки дембелям стирать не боитесь? Всяким садистам вроде Ренатика. Там еще и похуже есть.

– Ладно, ладно, зашугал! Мы начинаем, – предупредил Сашка и, подняв над головой стул, метнул его в телевизор.

Вовчик взял второй и, разогнавшись, протаранил им окно.

– Веселей, симулянты! – Поддержал Петр. – Неделька в ремнях, и свобода. За погром такую статью проставят – военком вас за километр обходить будет!

Глухой взрыв кинескопа слился с капризным звоном стекла, и Петр решил, что дальше здесь справятся без него. Что теперь? Проведать Кочергина. А потом? Посмотрим.

Он устремился к кабинету, но ему преградил путь вечно грустный Караганов.

– Ты говорил, можно будет порисовать, – застенчиво произнес он.

– Да, Гитлер Югенд разрешила, – на ходу бросил Петр. – Краски и холст найдешь в столовой. Поищи там как следует.

– А кисти, Петруха! – Крикнул Борода ему в спину. – Кисти в столовой есть?

– В раздаточной. Спрятаны между тарелками.

Неужто даже Серега раскачался? Сонный увалень Серега. И все – моя работа, с восхищением подумал Петр. Славно подготовил. Только б не облажаться. Нет, ну каков! Посмотреть бы на себя вечером – хоть одним глазком. Кто я? Сотник…

Возле уха пролетел какой-то металлический предмет, но это был не новый накат бредовых воспоминаний, а самая что ни на есть реальность. Больные кидались чем попало – двое уже отползали, держась за головы. Зайнуллин вопил в туалете, видимо, у Югенд не хватало сил с ним справиться, а подмоги все не было. Дежурный с окровавленным лицом лежал у выхода – на нем, как на батуте, прыгал Полонезов и кто-то еще. Из комнаты отдыха раздавался треск ломаемой мебели, в столовой визжала нянечка, и даже на лестнице, за бронированной дверью, безумно голосили.

Петр прошмыгнул мимо двух дерущихся типов и заперся в кабинете врача. Валентин Матвеевич был на месте. Разбитый висок почернел и запекся, а щеки постепенно приобретали синеватый оттенок, в остальном же он был похож на хрестоматийного любовника, вскочившего с перепугу в гардероб. Петр снял с перекладины вешалку и бережно положил на стол – мятую одежду он не переносил. Свой халат и байковые штаны он запихнул в шкаф. Возникла идейка обрядить в «психическое» самого Кочергина – ради смеха, не более, – но времени на это не было.

Костюмчик Валентина Матвеевича пришелся впору. Ну, почти. Петр подогнул рукава и брюки – намного лучше. Туфли – повезло! – оказались его размера. Петр завязал галстук и, привыкая, прошелся по комнате. Так себе видок, лоховатый. «Здравствуйте, я представляю канадскую компанию. Купите у меня китайский фонарик…»

Эх, когда это было-то! Старые добрые времена… Теперь не то. Теперь Чрезвычайное Правительство и война, война, война. И Нуркин.

Петр сжал кулаки и медленно выдохнул – не до ярости. Хладнокровие, иначе отсюда не выбраться. Скорее всего, и так не выбраться, но раз уж начал… Конечно, это не простая психушка, однако с Кочергиным вот получилось. Надо пробовать.