Евгений Прошкин - Слой

– Нет, так будет, – справедливо возразила она. – Зиму, Костя, никто не отменял. А я в старых сапогах. Надо мной уже люди смеются. Я уж не говорю о дубленке, о-о, про дубленку я даже не говорю!

Настя сделала страдальческое лицо, и Константин отметил, что с каждым разом ей это удается все лучше.

– Все хуже и хуже… Другие как-то крутятся, что-то находят. Если уж не хочешь бросать свою школу, мог бы тоже… «Окон» у тебя полно, тетрадей не проверяешь. Тем более, сейчас лето. Ничем не занят.

– Что мне теперь, на базаре юбками торговать, или в ларьке сигаретами? – Выпалил Константин, удивляясь тому, как жалко и неубедительно это прозвучало. Странно, но раньше ларек и базар он считал железными аргументами.

– Вот про юбки ты хорошо, – обрадовалась Настя. – В самую точку. Торговать юбками для тебя унизительно. Ну ка-ак же, верхнее образование! А волочиться за ними тебе «вышка» не мешает, нет?

– Настюх, ну что ты… вечно тебя занесет, – улыбнулся он, неловко обнимая жену за голову.

– Не трогай меня! – Взвизгнула она. – А что мне еще прикажешь?.. Каждую неделю куда-то мотаешься. И как они тебя терпят, нищету такую? Они ведь не жены, им цветочек желательно, то-се. Вот, бабы пошли! Совсем оголодали! Уже на беспортошных бросаются, а ты и рад пользоваться, кобель усат…

Настя замолчала и подозрительно прищурилась.

– Ты чего это?

– А чего? – Засуетился Костя.

– Зачем побрился-то? Пять лет с усами ходил – я весь язык оболтала. А теперь разонравились? Значит, поступила просьба, да?! Жена пять лет просила – тьфу, а какая-то сучка…

Разревевшись, Настя убежала на кухню. Константин с опаской глянул в зеркало – усы отсутствовали. Напрочь. Не веря своим глазам, он потрогал кожу и только после этого озадачился по-настоящему. Куда они делись? Разве что сами выпали…

Верхняя губа с непривычки мерзла. Костя вспомнил, что это назойливое ощущение не покидало его всю дорогу – от самой «Октябрьской». Хотя… дорога не может начинаться в метро. Откуда он ехал? Константин нерешительно посмотрел на часы – двенадцать. В смысле, полночь.

– Где тебя носило? – Сурово произнесла Настя. – Ответь мне, я требую.

– Я не помню, Настюх, – плаксиво сказал Костя. – Честно, не помню. Бывает же такое!

– Да не бывает, не бывает, мразь ты паршивая! – Она в сердцах бросила какие-то сковородки, и соседи предупредительно стукнули в стену. – Ты у нее уже как дома. Освоился, кобель! Уже бреешься, ванны принимаешь, сластолюбец сраный! Иди жрать, скотина!

Настя опять заплакала и быстро, не глядя по сторонам, перебежала из кухни в комнату. Константин, расстроенный не меньше, понуро доплелся до стола и взял ложку. В выпуклой нержавейке отражалась карикатурная морда – без усов. Немного подумав, он открыл холодильник и достал бутылку «Посольской». Берег на особый случай. А сейчас какой? Костя налил грамм двести и, откромсав маленький кусочек сыра, выпил.

Удивительно, но его развезло от первого же стакана. Константин планировал прикончить целый пузырь – он прекрасно знал, что и после литра остается в норме, – но теперь почему-то обмяк и сразу захотел спать.

Сегодня все шло вкривь и вкось.

Удивительно, но все шло как по маслу. Ни больных, ни медперсонала в коридоре не было, только неизменный санитар у выхода на лестницу, но он, кажется, читал какой-то журнал.

Петр отпустил ручку и плотно закрыл дверь. Ключ повернулся мягко, почти без звука, – вот, что значит казенное помещение.

Где-то взорвался дружный хохот. Петр вздрогнул и мгновенно вспотел, но сообразил, что это из комнаты отдыха. По утрам всю неделю показывали повторы старых выпусков КВН. Администрация не противилась – положительные эмоции полезны.

Переведя дух, он зажал ключи в кулаке и с независимым видом прошествовал в палату. Дежурный оторвался от журнала и, пронзив Петра бдительным взглядом, вернулся к чтению. Этот самый лучший. Были еще трое других – с длинными руками и совсем без мозгов, а этот все-таки не пустая кегля. Но и справиться с ним потруднее будет.

А справляться придется, со сладким томлением подумал Петр. Сегодня, и обязательно до обеда, пока не хватятся Кочергина.

В палате находились только Гарри и Зайнуллин.

– Рано тебя сегодня отпустили, – заметил Ренат. – Как прошло?

Петр неопределенно повел рукой – нормально прошло.

Полонезов не сказал ничего, он был занят какой-то композицией.

Петр открыл тумбочку и достал книгу. Зачем – он не знал. Он просто выполнял задуманную кем-то многоходовку. Этапы сменялись сами собой по мере выполнения – ему оставалось лишь верить, что все его шаги укладываются в единый план. И надеяться, что этот план достаточно проработан. Другого уже не будет.

Геологический справочник весил, как чугунная пепельница. Петр подержал его в руке – нет, лупить им никого не надо. А что тогда?.. А вот: книга переломилась пополам, и из нее выпало несколько банкнот. Восемьдесят рублей. Плюс полтинник покойного Кочергина – сто тридцать. Тридцатку Петр отложил в карман, а сотню бросил на тумбочку.

– Гарри!

– Чего тебе? – Недовольно спросил старик.

– Партеечку, а?

– Давай, давай, – промурлыкал Полонезов и, торопливо смешав фигуры, перенес доску к нему на кровать.

– На что?

– Так… на что… просто так.

– Э, Гарри, это несерьезно. У меня есть сто рублей.

– А у меня нету, – без сожаления сказал старик.

– Тогда на «кукареку». Идет? Проиграешь – полезешь под койку, выиграешь – сотню получишь.

– Зачем она мне?

– Гарри, ты совсем дебил, – подал голос Зайнуллин. – Сто рублей ему не нужны! Да ты знаешь, почему эти суки с тобой играть не хотят? Не на деньги потому что! А если на деньги – каждый согласится. Отбоя не будет!

– Да? – С сомнением спросил Полонезов.

– Да! И я сыграю, и любой.

Петр благодарно кивнул Ренату и выжидательно посмотрел на старика.

– Хорошо, – согласился тот. – Какая?

Петр ткнул в левый кулак, и старик ехидно показал черную. Петру было все равно, играть он не умел.

Расставив с помощью Зайнуллина фигуры, он последовательно отдал четыре пешки, коня и обоих слонов. Когда гроссмейстер съел ферзя, Ренат сказал, что дальше все ясно, и Петр не возражал.

– Вот так, – молвил донельзя гордый Полонезов. – Меня на чемпионат приглашали, а я…

– Тоже мне! – Презрительно бросил Зайнуллин. – У Петрухи склероз, его кто угодно охмурит. И вообще, он псих. А ты с нормальными пробовал? С санитаром ты пробовал?

Реплика про психа показалась Петру обидной, но Зайнуллин говорил дело: если удастся натравить Полонезова на охрану, дальше будет легче. Собственно, ничего другого Продуманный План и не предполагал.