Владимир Егоров - Падение Арконы

- И получили мы наставление от Велеса, как творить квасуру, называемую сурыней... Чуть настанут дни Овсеня, пахарь кончит жатву и радуется сему, и пьют руги напиток богов. И если иной не удержит своего естества и скажет порой горькие напрасные слова - это от Чернобога, а другой получит радость - то от Белобога.

Но пьем мы равно за них обоих, потому что лишь Род - мера всему! " говорил верховный волхв.

Итак, внимание Ингвара привлек широкоплечий, высокий рыжеволосый скальд с гладко выбритым лицом, что выглядело крайне необычным среди русых бородатых ругов. С чела на щеку у него сползал свежий, багровый запекшейся кровью шрам. За спиной незнакомца виднелись рукояти двух слегка изогнутых легких мечей, такие многие века спустя назовут шашками. Видимо, пришелец владел в совершенстве не только искусством скальдскапа, а также мастерством кровавым и прозаичным.

А Игорю, что смотрел на мир сквозь те же Ингваровы очи, но "иными глазами", этот третий почему-то напомнил любимого им Рутгера Хауэра, и он заочно проникся к скальду уважением.

- Будьте здравы, страннички! Далеко ли путь держите!? - окликнул Ратибор троицу, выступив вперед.

- Держим путь мы с земли бодричей, ободеритов, что по Одеру да Лабе живут. А идем к Лютобору, князю ругов и защитнику священного острова.

- Худо им.

- Еще бы не худо. Под германцами волком воют, а куда денешься!

- Дело есть?

- А то как же? Имеется... - ответил за всех мужчина с мечами.

- Таково ли дело, чтобы князь рядил? - засомневался Сев, показываясь с противоположной Ратибору стороны.

- Да, ладно тебе! Смотри, как старик уморился! - прервал его Ингвар, и уже обращаясь к путникам, миролюбиво продолжил - Вы простите нас, странники, на то мы и в дозор поставлены, чтоб чужих высматривать. Вы скажите нам, какого вы родуплемени... А до князя вам лучше с нами добираться. В ночи оно и заблудиться можно.

- Наши имена ничего не скажут, а роду мы росского, в том не сомневайтесь. Кто такие мы? Не разведчики, не лазутчики, а певцы мы бродячие. Нам дорога - дом родной, чисто поле - пуховая постель...- опять ответил за всех подозрительный рыжеволосый.

- Ой, что-то не нравится мне этот боян!

- раздалось в ответ, - Да ты посмотри на себя! Ну, какой из тебя певец? Глаза рысьи, нос орлиный, этот шрам - схватки лютой память?

Песнь клинков - лучшая из песен! Скажешь не так? - не унимался Сев.

- Ты поверь нам, добрый человек! Мы не тати и не воры. Все зовут меня Светланою, - встала между ними девушка- А спутники мои - верный Инегельд она указала на мужчину - и Златогор, дед моего отца. Именуют нас по-разному. Кто кличет фокусниками и артистами, кто певцами безродными. Иной вспомнит о скальдах, другой о внуке Велеса, третий о Браги, сыне Одина.

"Ага!" - сказал себе Игорь - "То-то больно стар, кудесник. И молчун к тому же. Он из тех же, что и мой Олег, царствие ему небесное!"

- Имя-то не наше, Инегельд, не русское!

- заупрямился Сев.

- Что в имени тебе моем, юноша! Я бы звался Иггволодом, коль не страшно тебе - таким знают меня враги! Но как величать себя - знаю сам.

- Пусть Инегельд споет! - предложил Ратибор. Сев согласно кивнул. "А если у незнакомца и впрямь что-то толковое получится - вот стыд то! Но лучше лишний раз своего остановить, чем врага проморгать!" - подумал он.

- Я не могу петь, когда того не желаю...- начал Инегельд и улыбнулся, видя как ладонь Ратибора нервно поглаживает рукоять грозной и таинственной датской секиры - ибо те, кто с ней познакомился поближе, никому больше не выдавали тайну этого знакомства... впрочем, как и все остальные тайны тоже.

- Сейчас самое время для хорошей драпы, потому что всем нам скоро потребуются небывалые силы. Но для хвалебных строк у меня не лучшее настроение...- продолжил молодой скальд.

Старик Златогор незаметно сдвинул музыкальный инструмент на колени и, не говоря ни слова, тихонько тронул струны. Певец вершил свое колдовство:

Встречай зарю, пока ты юн, А если млад - познай булат!

Мужчиной быть - далеко плыть...

В могильник слег, чуть срок истек.

Звенящий вал тишь разорвал.

Враг у ворот - вставай, народ!

Когда огнем пылает день.

И тень длинна. И кровь красна.

Запел клинок, и ночь легла Кровавых рос да вдовьих слез.

Из пепла вновь восстань Любовь!

Смерть на конце шальной иглы, А на лице сто тяжких мук - На что мне лук без тетивы!

Следом запела и Светлана, ее исполнение не шло ни в какое сравнение с приблатненными выкриками размалеванных эстрадных певичек конца двадцатого века, столь привычными для слуха Игоря. Под мерный перезвон струн и аккомпанемент морской волны, набегавшей на берег, братья услышали такую балладу:

О власти волшебников много легенд, И это оно неспроста.

Той власти в сердцах возведен монумент, За тысячи лет до Христа.

Ту власть сто веков проклинают слова, Но сердце иное твердит...

Легко Чародеям - считает молва, Но этот неверен вердикт.

Нет могуществу мага границ, Он творит несомненно и глыбко.

Почему же тогда, у волшебников с лиц, Навсегда исчезает улыбка?

Попы чародеям готовят костры, И пытки в подвалах тюрьмы.

Мечи крестоносцев длинны и остры, Но так ли их мысли прямы?

Их души источены страхом вконец, Им зависть сжигает сердца.

И магу наденут терновый венец, Восславив святого отца.

Нет могуществу мага границ, Он приводит подонков в смятение.

И они перед ним, сами падают ниц - Чтоб потом отомстить за падение.

Тому, для кого все открыты пути, Не стоит земным рисковать.

Работай, играй, путешествуй, шути, Учись свое счастье ковать.

Но если спиною ты чувствуешь Рок, И боль причиняешь, любя, Знай, это тебе преподносят урок - То Магия ищет тебя!

Нет могуществу мага границ, Хоть могущество - это не мед.

Он стряхнет мои слезы, с пушистых ресниц, И взамен ничего не возьмет...

Ингвар вздрогнул, где-то за холмами прозвучал гонг, и рог в свою очередь затянул унылую вечернюю песнь - то угас последний солнечный луч, красный диск скрылся за обзором. Все замерли...

- Раунд прошел в позиционной борьбе - усмехнулся Игорь в усы.

- Ночуйте с нами! Рискованно вам в потемках под свои же стрелы соваться! - нарушил Всеволод повисшее в воздухе молчание.

* * * Ярославова "Правда" узаконила деление божьих рабов на "новых" русичей огнищан и русичей "старых" - смердов: "Если холоп ударит свободного человека и скроется, а господин не выдаст его, то взыскать с господина 12 гривен. Истец же имеет право везде умертвить раба, своего обидчика". Впрочем, тогда ни одному княжескому холую не пришло в голову обозвать всех смердов ленивыми и ни на что не способными. Умения трудиться народу русскому не занимать.