Джеймс Уайт - Звездный хирург

Мэрчисон взглянула на него, заслонив глаза рукой от солнца.

– Я сама только что пришла, – улыбнулась она. – Ложитесь.

Конвей улегся на песок, оперся на локоть и стал рассматривать девушку. Физические характеристики, которыми она обладала, регулярное купание в богатых ультрафиолетом лучах искусственного солнца придали её коже бронзовый оттенок, выгодно подчеркивал белый купальник. Дышала она медленно и глубоко, как тот, кто либо полностью расслабился, либо спит; грудь её вздымалась и опадала, и в такт оной двигались мысли Конвея. Он подумал вдруг, что, будь Мэрчисон телепаткой, она бы не нежилась сейчас на песочке, а бежала бы с пляжа без оглядки...

– У вас такой вид, – проговорила она, приоткрывая один глаз, – словно вы вот-вот закричите и начнете колотить себя по мужественной, чисто выбритой груди.

– Она не бритая, – запротестовал Конвей, – просто волосы там не растут. Я хочу сказать вам кое-что серьезное. Может, мы побеседуем с вами наедине...

– Мужские груди меня не интересуют, – отозвалась Мэрчисон, – так что не переживайте.

– Не буду, – уверил её Конвей. – Давайте уйдём отсюда... Берегись!

Одной ладонью он прикрыл глаза девушки, другой – свои собственные.

Двое тралтанов, загребая двенадцатью ножищами, промчались по пляжу и плюхнулись в воду. Песок и брызги разлетелись в радиусе пятидесяти ярдов.

В условиях малой гравитации тяжеловесные и малоподвижные ФГЛИ резвились как ягнята, а песчаная пыль, которую они поднимали, ещё долго висела в воздухе. Наконец, убедившись, что взвесь осела до последней крупинки, Конвей убрал было руку с глаз Мэрчисон, но потом, робко и немного неуклюже, провел пальцами по щеке девушки, коснулся подбородка и несильно дернул за прядь золотистых волос. Он почувствовал, как Мэрчисон напряглась – и снова расслабилась.

– Теперь вы понимаете, – выдавил он. – Конечно, может, вам нравится, когда швыряют песком в лицо...

– Мы останемся наедине, – со смехом перебила Мэрчисон, – когда вы пойдете провожать меня.

– Ну да, – фыркнул Конвей. – Опять вы за свое! Мы подкрадемся на цыпочках к вашей двери, чтобы не разбудить вашу подругу, которой утром на дежурство, а затем заявится этот чертов робот... – Он попытался изобразить механический голос устройства:

– »Я определил, что вы относитесь к классу ДБДГ и принадлежите к различным полам, а также что вы находились в тесном соприкосновении в течение двух минут сорока восьми секунд. При данных обстоятельствах я должен напомнить вам правило двадцать первое, подраздел три, где говорится о порядке приема гостей медсестрами секции ДБДГ...»

– Извините меня, – проговорила Мэрчисон, задыхаясь от смеха, – вам, должно быть, было неприятно.

«Когда человеку сочувствуют, – подумалось Конвею, – над ним не смеются». Он придвинулся поближе и положил руку на плечо девушки.

– Было и есть, – сказал он. – Я хочу поговорить с вами, а проводить вас сегодня у меня не получится. Но давайте уйдем, здесь вы вечно прячетесь от меня в воде. Я хочу загнать вас в угол, в прямом и переносном смысле, и задать вам несколько вопросов. Знаете, это «будем друзьями» не для меня...

Мэрчисон покачала головой, сняла его руку со своего плеча, пожала её и сказала:

– Пойдемте поплаваем.

Направляясь следом за ней в воду, Конвей размышлял о том, нет ли у нее на деле телепатических способностей. Во всяком случае бежала она быстро.

При половине g плавание было занятием, требовавшим определенных навыков. Высокие, крутые волны будто зависали в воздухе, брызги переливались на солнце всеми оттенками красного. Неудачный нырок кого-либо из тяжеловесов – особенно этим грешили ФГЛИ – мог вызвать в бухточке этакое подобие шторма. Карабкаясь на волну, поднятую бултыхнувшимся исполином, Конвей услышал свое имя из громкоговорителя на скале:

– Доктор Конвей, доктор Конвей, вы приглашаетесь на посадку в шлюз шестнадцать.

Они вдвоем шли вдоль пляжа, когда Мэрчисон произнесла:

– Я не знала, что вы улетаете. Я переоденусь и провожу вас.

У шлюза их встретил монитор. Увидев, что Конвей не один, он спросил:

– Доктор Конвей? Стартуем через пятнадцать минут, сэр, – и вежливо удалился.

Конвей остановился около переходника. Мэрчисон взглянула на него, но он не смог ничего прочесть на её лице, таком прекрасном и желанном. Он докончил рассказ о важности своей миссии, говорил сбивчиво и глотая слова, а когда в переходнике послышались шаги возвращавшегося монитора, притянул Мэрчисон к себе и крепко поцеловал. Он не понял, отозвалась ли она на поцелуй. Все произошло так внезапно, так грубо...

– Я улетаю месяца на три, – сказал он, одновременно объясняя и извиняясь. Потом принужденно улыбнулся и добавил:

– И наутро в содеянном не раскаюсь.

8

В каюту Конвея проводил офицер. На рукаве его кителя, помимо знаков различия, имелась нашивка врача. Звали майора Стиллменом. Он разговаривал тихо и вежливо, но у Конвея создалось впечатление, что майор не из тех людей, которых можно чем-либо ошеломить. Стиллмен сказал, что капитан корабля рад будет принять доктора в холодной рубке после первого прыжка и лично приветствовать на борту.

Немного позже Конвей встретился с капитаном звездолета полковником Вильямсоном, который разрешил ему свободно передвигаться по кораблю.

Подобными привилегиями пользовались отнюдь не все, а потому Конвей искренне поблагодарил полковника, но вскоре оказалось, что, хотя никто не подал вида, в рубке он лишний, а отправившись изучать звездолет, он дважды заблудился. Тяжелый крейсер «Веспасиан» был гораздо больше, чем Конвею показалось с первого взгляда. Очутившись с помощью монитора, наделённого слишком уж равнодушной физиономией, в известной ему части корабля, Конвей решил провести остаток пути в своей каюте и ознакомиться в подробностях с предстоящим заданием.

Полковник Вильямсон снабдил его копиями свежих отчётов, поступивших по каналам Корпуса мониторов, но начал Конвей с изучения материала, который вручил ему О'Мара.

ЭПЛХ Лонвеллин, проходивший курс лечения в Космическом госпитале, направлялся, как выяснилось, на планету, о которой ходили малоприятные толки, в практически неисследованной области Малого Магелланова Облака.

Выздоровев, он возобновил прерванное путешествие, а несколько недель спустя вышел на связь с мониторами. Лонвеллин утверждал, что условия жизни на планете с социологической точки зрения неимоверно сложные, а с медицинской – варварские, и просил совета опытного врача, без которого отказывался приступать к изменению ситуации в этом поистине несчастном мире. Он также запрашивал мониторов, могут ли они прислать ему на помощь группу существ класса ДБДГ, которые действовали бы как сборщики необходимой информации, поскольку аборигены представляют тот же класс и чрезвычайно враждебно относятся к инопланетянам, что весьма затрудняет деятельность Лонвеллина.