Андрей Попов - Обманутые сумасшествием

– Старье! Эту версию выдвигали на Земле в первую очередь. Кажется, ее придерживался и придурок Стробстон (тут в скобках надо бы заметить, что к категории «придурков» в понимании бортмеха относились практически все окружающие люди, исключая почему-то его самого). Хотя… абсолютно игнорировать такую вероятность нельзя, но по-моему, никому из беглецов еще не удавалось долго продержаться. Да и к чему им это?

Кьюнг практически дословно предвидел такой ответ и, как бы от безысходности, выдвинул другую мысль:

– Можно добавить сюда еще одну версию, которой как затычкой пользуются во всех необъяснимых явлениях: чуждый разум.

Айрант впервые посмотрел на капитана с неподдельным интересом.

– Ага, понимаю! Это такие маленькие малинового цвета человечики с шестнадцатью глазами на затылке и двумя анальными отверстиями вместо ушей. Я о них в детских книгах читал. Инопланетяне называются… Сомнительно! Хилые они какие-то. Целый звездолет вряд ли утащат…

Кьюнг прекрасно понимал, что стоит за этой словесной белибердой и что на самом деле хотел сказать его собеседник.

– А почему и нет? Ты, что ли, тот герой из легенды, который исколесил все планеты во вселенной, найдя на них лишь смерть и холод…

– Брось, капитан! Эти байки уже давно всем надоели. После гибели цивилизации лустангеров в космосе мы одни. Во всяком случае — в пределах нашей галактики. Да, кое-где обнаружены планеты с примитивными формами жизни, но чтобы амебы и микробы угнали звездолет… Кстати, новая версия! Новая тема для длительных дискуссий!

– Заткнулся бы…

– Лучше ты заткнись со своим инопланетным разумом! К чему ворошить старые иллюзии? Человек — венец творения и пуп вселенной! Здравомыслящие люди поняли это еще пару веков назад. Лустангеры погибли потому что слишком бредили собственной неуязвимостью и непобедимостью. А тот, кто бредит, по сути уже мертв. Если сейчас заявится Фастер и торжественно скажет, что всемогущий Брахма забрал грешников с «Астории» к себе на перевоспитание. И что? Ты самого Брахму в подозреваемые запишешь?.. Коль на то пошло, давай выдвинем еще более красивую версию: аборигены с Флинтронны (соображаешь, о ком говорю?) шутки ради захватили «Асторию» и улетели на другую планету. Там вырыли себе новые могилы и тлеют спокойно. Если в будущем окажется, что так оно и есть, ты свидетель — впервые эта идея родилась в моей голове.

– Ты лучше Фастеру об этом расскажи…

Мимика лица бортмеханика как-то склеилась и приняла одно из самых неестественных своих выражений: такое тошнотно-брезгливое. Неоновый свет, многими оттенками отражаясь от его лицевых складок красноречивее слов передавал его внутренние чувства к «великому гуру».

– Что касается этого фанатика, то его уж точно не следовало тащить с собою в космос! У него на уме одни молитвы, а на наше общее дело ему наплевать, как на «тленную преходящую суету»!

– Ладно, успокойся… — Кьюнг швырнул снимки в долгий ящик, решив позже провести более тщательный их анализ. — Кстати, завтра посадка. Твоя святая обязанность проверить все бортовые системы, и начинать можешь прямо сейчас.

– Слушаюсь, господин капитан! — Айрант вытянулся по стойке «смирно» и даже отдал честь.

Кьюнг смерил его ленивым взглядом и покачал головой.

– Все-таки не пойму, в кого ты такой дурак?

– Смею заметить, господин капитан, для того чтобы быть умным, необходимо как минимум общаться с умными людьми. — Бортмеху быстро надоела стойка «смирно», он опять плюхнулся в мягкое кресло. — Внутри этой консервной банки ты видел хоть одного умного человека? Если увидишь, будь любезен, познакомь меня с ним.

Кьюнг поднялся, сжал кулаки и уперся ими в стол. Мгновенно в нем изменилось все: взгляд, настроение и, разумеется, голос:

– Бортмеханик Айрант Скин! Вам приказано заняться техническим осмотром звездолета! Немедленно!

– Да понял я, понял… Уже иду. Возьму с собой лучшего друга Фабиана, вам он все равно ни к чему.

– Идешь и иди! — эта невинная фраза звучала так, как послать в одно мрачное не очень отдаленное место.

Наконец-то одному из бездельников нашлась работа. Почти сутки, не надеясь на компьютерное тестирование энергетических генераторов, Айрант самостоятельно лазил по переходным шлюзам, обшарил все рабочие отсеки, проверил реактивные двигатели, предназначенные лишь для взлета и посадки и, убедившись, что чары проклятой планеты оказались бессильны нанести какой-либо вред царству техники, со спокойной совестью пошел спать.

Тем временем сама Флинтронна, необъятным шаром раскинувшись под ногами, продолжала излучать черноту и уныние. Вот она: царица всех ужасов, материализовавшаяся легенда всяких кошмаров и мистических вымыслов — плыла в океане безмолвия медленно, настороженно, зловеще… У нее не было ни единого спутника, словно все другие планеты шарахались от нее как от прокаженной. С одной ее стороны висел покров безликой темноты, с другой — пеклище ада: жара, раскаленные камни, сухие обезвоженные пески. Тьма и огонь: так, кажется, изображали некоторые религии место вечных мучений.

Существовавшее лишь в мифах, оно обрело реальный прообраз. Впрочем, чего-чего, а от мучений, слава всем богам, здесь были избавлены. Какие-либо проявления чувств: радости, блаженства, или наоборот, горя и страдания, даже ощущение равнодушного созерцания на ее поверхности полностью отсутствовали. Только зловещий мертвый покой — пугающий, но не способный причинить другого вреда.

Последние сутки все толпились в отсеке визуального контроля. Место, недавно бывшее чуть ли не камерой заключения, куда с позором ссылали проигравших в карты, сейчас охотно посещали по любому поводу. Ведь здесь на аналитических дисплеях совершались настоящие чудеса: и рождение планеты из пустоты, и ее фантастически быстрый рост. Из маленького зернышка света она, будто созревая, превратилась в огромный, аппетитный для взора шар с песчаными иероглифами и мутноватым блюром атмосферы. Честное слово, зрелище стоящее того, чтобы уделить ему внимание!

Медленное перемещение «Гермеса» по орбите открывало вращающуюся панораму ее поверхности. Планета то исчезала, сливаясь воедино с чернотой космоса, то полумесяцем выглядывала из-за занавеса тьмы, приоткрывая тайны своих загадочных контуров. А когда полет проходил над дневной стороной, полностью освещенной, она скидывала с себя всякую таинственность и обнажала все свои достоинства: изжелта-красноватую поверхность, сплошь усеянную песками, глиной, да небольшими горными образованиями, с такой высоты выглядевшими как некие рисунки-ребусы, поломать голову над которыми было излюбленным занятием тех, кто находился на дежурстве.