Лариса Михайлова - Сверхновая американская фантастика, 1997 № 01-02

Высокие Татры в Словакии…

Он прошептал название города, которое я поспешил нацарапать на клочке бумаги. Антонов с трудом добрался до внутреннего кармана пиджака и вытащил стальной футляр для очков.

— Смотрите в них…

Я открыл футляр. Очки были очень старые. Оправа, бортики, дужки состояли из тонкого потускневшего металла. Линзы, несомненно, были янтарные и в то же время чистые и прозрачные. Несмотря на очевидный долгий срок службы, они выглядели удивительно похожими на очки Джона Леннона.

Это и было средство обнаружения Янтарной комнаты?

— Их сделал человек из Кенигсбергской гильдии, мистер Берн… Кристиан Поршин… в 1670 году… осторожно нагревая янтарь в… — он не мог подобрать английских слов и перешел на немецкий. — Leinol… Синий цветок, — он бормотал что-то, объясняя, но я хорошо знал, что значит Leinol, то есть льняное масло. Нагревать янтарь в льняном масле для очистки, затем шлифовать линзы.

А потом, мистер Берн, помните тот нацистский магический обряд…

Обряд с целью заколдовать очки? Настроить их на Янтарную комнату! Когда человек, наделенный видением, наденет их, он сможет разыскать потерянную комнату…

Наверное, было что-то магическое в этих очках уже в давнем семнадцатом столетии. Тогда еще наука и магия были неловкими компаньонами. Эти очки хранились где-то в Калининградской области при советской аннексии в этом твердом стальном футляре, но не фашистами. Здесь не должно таиться ни одного нациста. Ведь почти все немцы были убиты или сосланы в Сибирь, не так ли? Тайные русские монархисты стали хранителями.

На мое счастье, — а может это судьба? — Рылов оказался новичком в этом безумном деле националистического меньшинства, и мой поиск как бы послан Богом рехнувшимся поклонникам царизма. Хотя не всем так показалось! На белый свет выползли и те, кто глубоко ненавидит иностранцев. Святая Русь, священная отчизна, сохрани и восстанови свою силу. Не дай Западу осквернить свою душу. В монархистской клике произошла отчаянная ссора. Некоторым очень бы хотелось передать очки личности наподобие Распутина, но ни в коем случае не иностранцу.

Нет, речь уже не шла о простом мошенничестве, тут пахло убийством. И очки — тоже вряд ли подделка. Слишком большая вера была в них вложена, за которую заплатили смертью.

— Синие цветы, — повторял Антонов, будто призывая меня найти место в высокогорной долине, покрытое цветами небесного цвета. Этой незначительной детали придалась вся энергия ускользающего сознания.

Наконец он невнятно произнес что-то по-русски, Павел даже затаил дыхание. Конечно, в последние минуты Антонов перешел на родной язык — ведь любой из нас перед смертью позовет на помощь маму, которая его родила. А может, эти последние слова были молитвой?

Он умер. Его широкоскулое лицо осунулось. Раскосые глаза застыли.

Мне казалось, что падение с неба должно было убить Изабеллу сразу, прервать ее жизнь одним милостивым ударом. Сознание не возвращалось к ней более в минуты угасания. Ведь она ни разу не открыла глаз и не остановила взгляда на мне.

Павел с недоумением рассматривал очки. Единственное слово в разговоре между мной и Антоновым, которое он мог понять, было Leinol. Льняное масло и пара старинных очков. Почему я хотел потратить так много денег на старые очки? Каков был мотив убийства?

— Помогите мне вытащить его отсюда! — Я достал из бумажника две сотни марок и протянул их Павлу:

— Ему теперь не нужны деньги Это небольшой денежный подарок для вас. — Ein weniges Trinkgeld. Немного на чай.

— Но ЭТО много.

— Когда приедем в аэропорт, получите еще.

Выглянув в коридор мы протащили тело до небольшого служебного помещения. Пылесос, белье, куски мыла. Пока я там скрывался, Павел вызвал ближайший лифт. Коридор оставался пустым. В лифте — никого. Павел задержал лифт, а я втащил тело внутрь, затем выпрыгнул, как и он, нажав на кнопку верхнего этажа.

— Wir haben Gluck, Herr Burn[13].

Да, можно сказать, удачно отделались, хотя нам еще нужно было убрать полосы, оставленные на ковре телом Антонова, когда мы его тащили, замыть пятна в моем номере, затереть их. Пришлось еще перевернуть подушки на кресле. Крови вытекло совсем немного.

Труп скоро обнаружат. Начнется суета. Но в это либеральное время сотрудники КГБ нечасто появлялись в вестибюле, а Антонов знал, куда идти, и поднялся ко мне прямо в номер.

— Между прочим, — спросил я, — что он сказал по-русски в последний момент?

Павел поморщился:

— Глупость какую-то. Он сказал: «Боже, царя храни».

Я едва мог скрыть свое возбуждение, последние слова окончательно подтверждали честность Антонова, тем не менее, я согласился, что это — Dummkopf[14]. Если Павел еще считал, что я был связным между роялистами в России и на Западе, что ж, придется ему еще приплатить за благоразумие.

О, я видел, как моя любимая падала с неба. И теперь могу снова её отыскать.

Что касается дельтапланов, то в их конструкции всегда наблюдается тонкая грань между устойчивостью и неустойчивостью, и так же было с Изабеллой.

Неустойчивый летательный аппарат с режущей кромкой крыла может непредсказуемо отреагировать на попытки пилота заложить вираж, хотя, с другой стороны, на слишком устойчивой машине страшно скучно летать. В некоторой нестабильности есть своя прелесть. У Янтаринки была масса прелестей. Яркая, страстная, безрассудно смелая.

Однако опасность волновала ее слишком сильно. Она играла на краю бездны, но не в полетах. Для этого она была слишком опытной летчицей. Умение отвергает глупость. Ей вовсе не импонировало залетать в грозовые облака, чтобы поразвлечься, но в своей обычной жизни она всегда рисковала навлечь на себя гром и молнии.

Муж-рогоносец часто узнает последним, что обманут и предан, а я оказался последним из горстки сообщников в измене — этакий неуклюжий большой палец. Неловкость от близости, положение друга дома не умаляла, однако, моего нетерпения.

Изабелла знала, как вести себя в любовной связи, поэтому она сопротивлялась первые недели моим ухаживаниям. Подозревал ли Макс что-нибудь о Симоне Ли, ее предыдущем завоевании? Или о Пэррише, предшественнике Ли?

До тех пор и я ничего не предполагал о Ли или Пэррише Ли был местным гонщиком и агентом по продаже спортивных машин Пэрриш, как стало известно, выращивал грибы на ферме и был секретарем небольшой федерации спелеологов.

Бросало ли знание о моих бывших соперниках тень на страсть, которую я испытывал к ней? Думаю, я ревновал и одновременно испытывал тайное удовлетворение, что меня предпочли другим мужчинам.