Вадим Каплун - Шпоры для лабы

Он смотрел на меня. Я молчал.

- Ах, да! Ты же чужой! - вспомнил бармен. - Тебе, парень, ничего не понять. Генотипом не вышел. И крови твоей в нашей земле нет.

- И что с того?

- А то, хотя бы, что остров никогда не станет для тебя Островом. Потому что тебе не придется, стиснув зубы и надувшись как рыба-буй, сидеть и ждать год. Понимаешь - целый год! Двести восемьдесят четыре дня. Прилетаешь сюда как перелетная муха, смотришь через окуляры на Остров и возвращаешься домой. А дома... Духовный атлетизм, моральный культуризм. Обрастаешь буграми нравственных мускулов. И копишь, копишь заботы, составляешь списки... Сюда, парень, никто не ездит просто так. Тебе, парень, этого не понять. Видел бы как сюда собираются! Семьями! Пассаж, бородатый неожиданно рассмеялся. - Это очень смелые люди, которые с семьями. Или глупые. Оптимисты! Понимаешь шутку юмора?

Шутку юмора я не понимал. Монолог бармена подкрепил мои подозрения насчет Острова, но туман не рассеял. Пока ясно одно - кто-то, посредством чего-то привлекает на Остров каких-то людей и что-то тут с ними делает. Колоссально! Чрезвычайно глубокая мысль! Ну ладно, пойдем сначала. Кто-то... Скорее всего бустеры. Чем привлекают? Неясно. И ведь не всех. Наверняка! Значит, сюда рвутся люди с определенными вкусами и определенным складом характера. Вот ответ на третий вопрос: что и зачем делают с приезжими на Острове. Происходит отбор. Селекция. Кого же здесь селекционируют? Я попытался вспомнить, чем отличаются встреченные мною люди от обычных лабиан. Получалось плохо. Ну, веселая публика. Странная. А может быть, эмоционально-несдержанная? Отбирают этаких берсеркеров. Но зачем? Куда они их потом денут? Куда этого бородатого можно деть?

Я с интересом осмотрел бармена. Нет, не был он похож на берсеркера. Скорее, на Арлекина. Торопливая речь, улыбочка, а над ней веселенькие и пустые глазки.

- Нервы, парень, нервы, - в тон моим мыслям продолжал бородатый. - В том-то и натрий-хлор нашей жизни! Обхохочешься! Правда смешно?

По-прежнему улыбаясь, он закатал рукав и показал руку. Тыльную сторону от запястья до локтя расчерчивал узор мелких шрамов. Ни единого живого места, только причудливо стянутая кожа.

- Мое изобретение, - ухмыльнулся бармен. - Если совсем погано становилось, я сюда чем попало пырял. Потому что срываться нельзя. Надо в руках себя держать. И вести себя нужно хорошо, культурно. Не всегда выходит, правда. Бывает, сорвешься и начинается потеха. Сначала ничего, а потом вспоминать страшно. Потом они приходят. Катрин, мать... Стоят, в глаза смотрят и говорят, говорят, говорят. Будто насквозь душу видят. Или плакать начнут. И не уйдешь, не спрячешься, вином не зальешь. Хоть утони в нем, а когда Катрин придет, трезвым становишься. Все мы прокляты. Ну почему он именно нас выбрал? В чем мы провинились?!

Он замолчал. Я попытался пристыковать новую дозу сведений к прежним, Не получилось.

- Понятно, - протянул я, совершенно не поняв. Все это напоминало расстройство центральной нервной системы, отягченное манией преследования. Определенно, в идее о берсеркерах что-то было.

- Врешь! - немедленно отозвался бородатый. - Врешь, и правильно делаешь! Надо врать! Всем и себе, в первую очередь себе. Главное - убедить себя, что ты прав. Верить, что поступаешь по совести и не сомневаться. Сомневаться, парень, нельзя, погибнешь. У нас страшно. Тебе, парень, этого не понять. Проклятая кровь! Во имя веры в идею, можно убивать безнаказанно, а сомнение убьет тебя самого. Без провинности.

- Убьет? - напрягся я. Это было уже нечто конкретное, по нашему ведомству. - Кто убьет? Кого убьет? Где? Как?

- Культурно! Ха, парень! У нас самая культурная, изысканная, высоконравственная планета Сообщества. Здесь надо вести себя хорошо. "Пожалуйста", "Будьте любезны", "Благодарю". Все уступают, соблюдают, выполняют и перевыполняют. А у самих мальчики кровавые в глазах прыгают. Бешенство и страх. Бешенство - от безысходности. А страх от того, что не знаешь, как человек в следующий момент поступит. Может быть убьет тебя. Во имя идеи, по праву совести. Совершит высоконравственный поступок. Потому что ты не верил, потому что был недоволен. А недовольным не место на Лабе! Как можно морщиться, когда сам Цепеж...

Бармен осекся. Пока он говорил, мы вышли на небольшую поляну.

Неприятное место, идеально подходящее для засад и прочих мрачных дел. Которыми, похоже, здесь и занимались. Поляну, а кое-где и тропинку пересекали глубокие борозды. Развороченная земля была влажной и это тоже было знакомо. Недавно здесь дрались. Дрались зло и безжалостно, кромсая друг друга "брандспойтами". Плохо...

"Брандспойт" или "клизма", несмотря на игривое название, штука страшненькая. Лет пятнадцать-двадцать назад "клизмы" с успехом использовались нашими ребятами в условиях планет с низким атмосферным давлением. Струя воды, выстреливаемая под чудовищным напором, режет камень и органику как масло. Понятно, оружие ближнего боя, но эффект... Неприятно смотреть.

Бородатый экс-медик остановился.

- Подожди, - прошептал он, неопределенно помахав мне рукой. Подожди, парень. Слушай, я хочу предложить тебе пассаж. Ты ведь, парень, здесь не просто так, ты многое можешь... Постой, - оборвал он, увидев, что я собираюсь возразить. - Не надо сказок! Ты не Андерсен, не нервируй мои хромосомы. Планета на карантине, а ты у нас! Неужели я не понимаю шутки юмора. Так вот, мне нужно улететь с Лабы. Ты со своими полномочиями можешь помочь. Взять с собой туда, - он ткнул пальцем в зенит. - Хотя бы на орбиту. Если я не исчезну с Лабы, они меня доконают. Катрин с матерью, либо эти... За малый энтузиазм и недостаточную нравственность. Некуда мне с Острова податься, только на орбиту. Подожди, головой не качай. Я мно-о-огое знаю!

Я смотрел на бармена и не мог понять - придуривается он или говорит серьезно. Было некое несоответствие между смыслом, тоном слов и поведением. Он не бил себя в грудь, не хватал меня за руки. Вещал, скромно потупив очи и ковыряя ногой дорожку. И еще улыбался... А потом он поднял глаза, и все стало на места. Глаза были стеклянные и пустые. Как объективы. Глаза совершенно больного человека.

- Галактика чудес! Будто сам уехать не можешь, - попробовал урезонить его я. - Оформи визу на выезд.

- Кто ж меня отпустит? - прошипел бородатый. - С Лабы, парень, не уезжают. Никто и никогда! Не было, как земляне появились, ни единого случая. Вас, чужаков, сюда пускают, идиллией нашей полюбоваться, а нас... Здесь же так хорошо! Все довольны, все! Попробуй не будь... Каждый туда хочет, - он, воровато оглянувшись, снова ткнул пальцем в белесое небо. - И каждый не пустит другого. Всяк на себя тянет, а равнодействующая - ноль. Зависть, злоба, красивые слова. Лаба.