Вильям Александров - Планета МИФ

Они прошли еще вверх по тропе.

— Сначала он стал требовать, чтобы я перестала ходить к вам по вечерам. Когда я сказала ему, что это не его дело, он услал меня в соседнюю партию, якобы по делу. А вчера… — Она задохнулась. — Я приехала и узнала, что готовится взрыв. Я сказала ему, что иду к вам, предупредить, а он запер меня в кладовой с решетками на окнах…

— Идиот! — ругнулся Берестов.

— Погодите, это еще не все… Ночью он ворвался пьяный, стал требовать, чтобы я вышла за него замуж. Я погнала его. Тогда он… Уж не знаю, что было б, я шведским ключом его… Благо, люди услышали, выволокли его… А сегодня утром он пришел трезвый, с перевязанной головой, и сказал мне совершенно спокойно и убежденно, что без меня все равно жить не будет, поэтому я должна выбрать: либо выйти за него, либо он убьёт вас и себя.

— Болтовня пьяного идиота…

— Не говорите… Во-первых, он был абсолютно трезв… А во-вторых… Я поняла, что он на все способен… Я хотела попросить вас — уходите лучше отсюда, я боюсь за вас…

Она остановилась и подняла к Берестову измученное лицо. В ее глазах был страх.

— Я очень боюсь за вас…

Он долго вглядывался в ее глаза, потом улыбнулся успокаивающе, провел ладонью по ее лицу, словно снимая с него все темное.

— Знаете, позавчера, когда вы не пришли, я решил уходить… Но сейчас я ни за что не уйду… Ни, за что!..

— Я боюсь за вас… — повторила она снова, и в голосе ее прозвучало столько тоски, что у Берестова сжалось сердце.

— Не бойтесь… Уверяю вас, ничего он не сделает… Не совсем же он сумасшедший…

— Не знаю… То, что я видела вчера… Это было так страшно…

— Знаете что, давайте уедем вместе. Одну я вас тут не оставлю.

— Нет. Это невозможно… — Она медленно покачала головой. — Это лишь укрепит его подозрения, он решит, что я удрала с вами, и действительно натворит что-то…

Берестов долго молчал.

— Скажите, Галя, он и в самом деле любит вас?

— Не знаю… Иногда мне кажется, что это просто психоз самодура, который привык иметь все, что захочет, а тут — осечка. И он готов пойти на все, даже на преступление.

— А может, вы ошибаетесь… Вы же сами говорили, что где-то глубоко в кем запрятано человеческое…

— Может быть… Может, это и в самом деле любовь, если только любовь может быть такой уродливой и страшной.

— Все может быть… — Берестов задумался. — Знаете что, поговорю-ка я с ним сам…

— Ради бога! — она схватила Берестова за руки. — Умоляю вас, не делайте этого. Он сейчас не в себе… Подождите… Может, он остынет, одумается. Надеюсь, все-таки хватит у него ума…

— Ладно… — вздохнул Берестов. — Подожду. Только что же нам делать? Ехать со мной бы не хотите, оставить вас одну я не могу…

— Ничего не надо… Если я буду там, если мы с вами какое-то время не будем видеться, он успокоится, я знаю. А потом… Потом я сама с ним поговорю… Меня он послушает…

— Хорошо, — согласился Берестов. — Но вообще-то говоря, по всем правилам полагалось бы вашего начальника взять под стражу и отправить куда следует.

— Нет, нет… Не надо… Я прошу вас — никому ни слова, вы обещаете?

— Обещаю, — мрачно сказал Берестов.

— Спасибо! Я вам очень верю…

— Чем это я заслужил ваше доверие?

— Наверное, тем, что вы хотите написать. Я говорю не о себе, я понимаю, что я для вас только модель. Я говорю о том, что вы хотите сказать своей картиной…

— Ну что ж, спасибо на добром слове… Но мало ХОТЕТЬ сказать, надо суметь сказать. А это не всегда получается…

— Я уверена, у вас получится… Должно получиться… Я понимаю, вся эта нелепая история вам ни к чему, она вас, наверно, выбила из колеи, хотя вы тут абсолютно не при чём…

— Бы в этом убеждены? — перебил Берестов.

Она запнулась, прикусила губу.

— Мне казалось… — проговорила она неуверенно.

— Мне тоже казалось, — сказал Берестов. — А сейчас я начинаю думать, что не так уж он не прав, хотя и понимает все это по-своему — предельно грубо, примитивно…

Он сорвал с куста сухую ветку, сломал ее в пальцах.

— Мне надо закончить картину, — сказал он. — Потом я уеду.

— Да, да, картину, это главное, — она ухватилась за эту мысль. — Я очень хочу помочь вам… Когда мне прийти?

— Когда сможете. Когда все успокоится. Я буду ждать… Только не делайте глупостей, не рискуйте. Если увидите, что нельзя, пришлите записку с Джурой… Ладно? А теперь — надо идти, уже поздно. Я вас провожу…

— Нет, нет, не надо. Я вас очень прошу. — Она умоляюще притронулась к его плечу. — Возвращайтесь к себе. Мне так будет спокойнее… Прошу вас…

Он не стал заходить к Курбану. Вернулся к себе, посидел еще немного у костра. Он представил себе, как она вернулась в поселок, подошла к своей комнате и вдруг чёрная тень загородила ей дорогу… Чёрная тень с широкими круглыми боксерскими плечами, и руки — здоровенные, огромные чёрные руки — протянулись к ней. А лица не видно — видна только чёрная тень вместо лица… И настолько явственно увиделось все это, что Берестов почувствовал, как мгновенно пересохло во рту и сердце стало проваливаться куда-то.

Он встал, сделал несколько шагов по своей площадке, потом быстро стал спускаться на дорогу, ведущую к поселку геологов.

Где найти Бугрова, Берестову указал бородатый парень лет двадцати. У него было совсем юношеское, белое лицо с румянцем во всю щеку, и на этом почти девичьем лице театрально-приклеенной выглядела чёрная квадратная бородка.

— Бугор в яме, — бросил он на ходу, не останавливаясь.

— Что? — не понял Берестов.

— Ну, у себя, в вагоне, во-он там, возле радиомачты, видите, — указал он в центр поселка. — Только разговаривать он с вами сейчас не будет — планерка идет.

— Ничего, подожду, — сказал Берестов и направился к вагончику на колесах, в окнах которого горел свет. Он поднялся по деревянной лесенке, вошел в крашеную прихожую и увидел вторую приоткрытую дверь, за которой слышались мужские голоса. Он заглянул сбоку — в небольшой комнате дым плавал клубами, и сквозь него Берестов разглядел человек шесть, которые сидели за грубым дощатым столом. В центре он увидел Бугрова. Тот восседал во главе стола в одной рубахе, с сигаретой в зубах и, рубая ладонью воздух, говорил, перекрывая всех хрипловатым баритоном:

— Мы стоим вот здесь, в центре, с аппаратурой в танке. Сигнал на взрыв — красная ракета. После каждого взрыва — зеленая ракета — можно передвигаться. Между зеленой и желтой — предупредительной — меняем датчики, перезаряжаем ленту, если надо. В это время можно двигаться. Только в это время — понятно? Между зеленой и желтой — заруби себе это, Стрельцов. Ты не дальтоник? Какая этикетка?