Эдуард Маципуло - Нашествие Даньчжинов

– Все ли ты понял, Пхунг? – спросил старичок, притрагиваясь коричнево-синими губами к ослепительному фарфору чашечки с горячим чаем.

– Понял, уважаемый наставник. Первая ступень – праведные взгляды. Вторая – праведные устремления. Третья – праведная речь. Четвертая – праведное поведение…

– А теперь я расскажу тебе о первой ступени, к которой ты еще не притронулся ни мыслью, ни чувством… – Его забавное личико стало торжественным. – Праведные взгляды состоят из четырех благородных истин. Это основа человеческой жизни. Слушай, о Пхунг, первую святую истину! Жизнь есть страдание!

Он замолчал. Я подумал и согласился.

– Очень мудро сказано. Мне и раньше приходило в голову: счастье – всего какой-то миг, все остальное – долгая и муторная дорога к нему.

– Вторая священная истина, о Пхунг, – нараспев и еще более торжественно произнес старичок, забыв, конечно, о чае, – страдание – результат неудовлетворенных желаний!

– Разумеется! – пробормотал я.

– Третья священная… – запел почти на пределе своих возможностей старичок. – Отрешенность от жизни… освобождает от страданий!..

«Тоже верно, – подумал я. – Вообще, у них хорошо с логикой. Ведь покойник не страдает, потому что у него – никаких желаний».

– Четвертая… – сказал старичок нормальным голосом, должно быть, не рассчитав свои интонационные возможности. – Познание этих священных истин и следование по пути, указанному богами, вырвет человека из вечного круговорота бытия, и он в новом своем рождении превратится в высшее, чистое, совершенное существо…

Старичок вытер ладошкой пот с пергаментного морщинистого лобика, улыбнулся и налил в свою чашку свежего чая.

– О учитель, я все сразу должен постигать? – спросил я смиренно. – Или – по очереди ступая на каждую ступень?

– Как можешь, Пхунг.

– Я попробую все сразу, учитель. Но растолкуйте мне правила праведного поведения.

Он удовлетворенно кивнул.

– Нельзя убивать, нельзя воровать, нельзя говорить не правду, нельзя употреблять опьяняющие напитки, нельзя употреблять одурманивающие средства. Все дань-чжины постигают это с рождения.

– Не зная вашей религии, учитель, я почти все это уже соблюдал. Как такое понять?

– Божественные силы почему *то тебе помогали, Пхунг…

Мы подробно обсудили суть всех четырех ступеней совершенства. Я окончательно убедился, что их требования не представляют для меня трудности.

– Мне кажется, учитель, и пятая из восьми будет мне по силам, – сказал я со скромным видом. – О чем она?

– Праведный, честный образ жизни…

– А шестая?

– Праведное усилие, изгоняющее зависть, дурные помыслы и влияния…

– Поразительно! – воскликнул я. – Моя научная работа, можно сказать, – как раз о борьбе с дурными влияниями!

Монах умно посмотрел мне в глаза.

– Седьмая ступень – праведное направление мысли, исключающее эгоизм.

– Все верно. Эгоизм – доминанта человекоподобных монстров. Которые и есть источник дурных влияний…

– Монстров? – Остатки седых бровей монаха поползли вверх.

Старичок вернул на место брови и морщины.

– Восьмая ступень! – торжественно произнес он. – Правильное сосредоточение! Полнейшая отрешенность от действительности! Избавление от всех желаний! – Он внезапно замолк, с ожиданием глядя на меня.

– Тут я не совсем согласен, говорю совершенно честно.

– Я оценил твою честность, Пхунг, – с облегчением ответил он.

Старичок, должно быть, боялся, что и восьмую ступень я признаю своей или в какой-то мере освоенной. Мне стало смешно. Наивный добрый старичок опасался, что злоумышленник-колодник из Чужого Времени скакнет на высшую ступень даньчжинского совершенства. «А что? – сказал я себе. – Могу».

До позднего вечера мы не вставали с мягких кошм, и в голове моей не было усталости – любопытство одолевало меня: а что дальше?

Наконец старичок глубоко вздохнул несколько раз – сделал очистительное дыхание – и сказал посвежевшим голосом:

– Теперь сделай вывод, Пхунг.

Выводов напрашивалось много, и прежде всего тот, что он выложил мне всего лишь «учение для толпы», а эзотерическое значение для посвященных не затронул даже намеком. Как будто его и не было. По-видимому, какой-то великий мудрец древности дал людям истины в той форме, которую они способны были воспринять. Значит, должны быть истины в чистом виде. А если их утеряли, то надо попытаться снова вывести их из старинных писаний.

– Говори же, что у тебя в голове, – строго произнес монах.

– Хорошо, учитель. Я скажу. Допустите меня в Запретные Подвалы, я почитаю рукописи, которые там хранятся, и попробую выявить истинные идеи Небесного Учителя. А потом вы сравните их с тайным знанием, которым владеете вы, совершенные.

Старик долго молчал, перебирая четки.

– Тебя не пустят в Подвалы, Пхунг.

– Что нужно сделать, чтобы пустили, о мудрый наставник? Как заслужить? Возможно ли такое?

–

– Надо сделать выдающееся дело, чтобы хотя бы в кратковременном подвиге сравняться с высшим совершенством. Надо умереть, защищая Даньчжинское Время.

Я обалдело смотрел на него. Нет не дурит, говорит искренне.

– Будем думать, – пробормотал я, – как умереть, не потеряв способности читать в Подвалах…

МЯСОРУБКА У КРАСНЫХ СКАЛ

Из джунглей вернулся очередной патруль. Косматые лошадки везли трупы охранников в пятнистых грубых комбинезонах, за ними понуро шли оставшиеся в живых. Люди молча смотрели на процессию, даже дети не плакали и не играли. И только после молитвы жреца, встретившего процессию возле храма, родственники убитых разом заголосили и бросились к лошадям разбирать трупы.

В домах, храмовых помещениях, на перекрестках улиц развесили траурные ленты и полотнища, зажгли пучки курительных палочек…

Начальник охраны прислал за мной босоногого слугу-мальчишку. Говинд ненавидел меня, как и любого оступившегося, тем более оступившегося в джунглях. В этой ненависти угадывалось что-то личное. Поэтому я удивился настойчивым приглашениям слуги.

Странная фигура на местном фоне – этот господин Говинд. Учился в Индии и Японии, защитил диссертацию по этнологии и психологии животных, правоверный дань-чжин, не убивший ни одного животного в своей жизни, – и в то же время грозный начальник охраны. Поговаривали, что он имел тайное разрешение убивать тэуранов и прочих браконьеров, если они оказывают сопротивление. В этом человеке проявились какие-то жгучие парадоксы горного княжества. Я внимательно присматривался к нему. Кто он? Местный диктатор, кандидат в монстры или затаившийся монстр? Или просто незнакомый мне тип молодого ученого даньчжинской нации? Тип упорного до фанатизма человека, идущего к цели? А цель его была понятная всем – покончить с браконьерами и спасти королевских горных от полного истребления.