Елена Хаецкая - Поп и пришельцы

Пестрова надвинулась.

– Насчет погребения Лялечки, – выговорила она, и губы у нее затряслись, зашлепали, помада как-то сама собою размазалась, сползла на подбородок и щеку.

Отец Герман поразмыслил немного.

– Вы в похоронное бюро обращались?

– Да, обязательно, но я хочу, чтоб все по правилам…

– По правилам, – сказал бывший следователь Машуков, – вы должны для начала оформить свидетельство о смерти.

Пестрова несколько раз кивнула. Будьте благонадежны, все справки у нее при себе, в кошеле с железной застежкой, погребены на дне хозяйственной сумки.

– Мне не отдают пока Лялечку, – она всхлипнула. – Говорят, что она – доказательство… Нельзя ли повлиять?..

– Скоро отдадут, – утешительно сказал отец Герман.

Капитолина Ивановна заплакала, перечисляя кабинеты и должностных лиц, с которыми успела переговорить. Машуков вполне оценил ее хватку. Пестрова-старшая, подобно киту, заглатывала на своем пути огромные массы воды в поисках питательного планктона.

– Чем же я могу помочь? – спросил отец Герман.

Пестрова устремила на него бесцветные, налитые слезами глаза.

– Положено ведь отпевание…

– Вполне законно и благочестиво, – согласился отец Герман. – А дочь ваша, раба Божия Ольга, была ли крещена?

Глаза быстро заморгали. Под влагой в них мелькнули, сменяя друг друга, непонимание, паника и страшненькое, глупенькое лукавство.

– А нельзя как-нибудь… устроить? – с намеком проговорила Пестрова.

– Простите, устроить что? – уточнил отец Герман.

– Договориться, – пояснила Пестрова, усиливая голосом нажим.

– С кем? – осведомился отец Герман.

Пестрова глядела не моргая. Слезы высохли.

– Ну, с вами.

– О чем?

– Отпеть Лялечку… – и снова зашлепали губы.

– Была ли дочь ваша Ольга крещена в Православной Церкви? – неприятным тоном спросил отец Герман. Обычно в этот момент допрашиваемые начинали сыпать ругательствами и говорить правду.

– А нельзя… – начала Пестрова.

– Отвечайте! – перебил отец Герман.

Пестрова съежилась и выдавила:

– Нет.

– Ни вы, ни ваши родственники не крестили Ольгу в детстве? Может быть, бабушка? Кто-то из знакомых?

– Нет, – сдалась Пестрова.

«И для чего это соврано, будто говорить правду легко и приятно?» – думал отец Герман, созерцая, как корчится Капитолина Ивановна.

– А сама Ольга выказывала интерес к Православию?

Пестрова оживилась.

– Лялечка много читала… Нет, конечно, она верила… что-то, несомненно, существует. Люди искусства это особенно чувствуют.

– То есть, Ольга не принимала крещения самостоятельно?

Пестрова помолчала. Потом спросила:

– А нельзя… разом?

– Что – разом?

– Ну, и отпеть, и окрестить. Если уж без этого невозможно… – Она переместилась вместе со стулом к отцу Герману вплотную, и его окатило запахом «французских» духов, купленных на вокзале у «распространительницы», и духом стареющего женского тела.

– Что, простите, я должен окрестить?

– Лялечку…

– Крещение, матушка, совершается над живыми, а дочь ваша уже в их числе не пребывает.

– А договориться? – опять намекнула Пестрова, и отцу Герману въяве услышалось, как шевелятся поблизости, спрятанные на теле Пестровой-старшей, купюры.

– С Богом ведь не договоришься, – ответил отец Герман. – Таинства совершаются только над членами Церкви. Закажите гражданскую панихиду. В похоронном бюро вам подробно расскажут.

– Везде бюрократия! – процедила Пестрова. Она уловила решительность отказа и больше не церемонилась.

Отец Герман пожал плечами.

Капитолина Ивановна гневно поднялась.

– Мне вас характеризовали совершенно иначе, – молвила она с горечью.

И она ушла, оставив открытой дверь и недопитой чашку. Отец Герман взял эту чашку и быстро выбросил в форточку – в густую траву под окном, где все еще цвели поздние белые флоксы.

Спустя пять минут вернулась Анна Владимировна.

– Зря я с ней так, наверное, – задумчиво произнес отец Герман. – Все-таки у нее действительно большое горе. Потеряла единственного ребенка.

– Не зря! – рассердилась Анна Владимировна. Она тряхнула пухленькими щечками, глаза у нее блеснули. – Она мне тут, пока ждала, порассказывала. Сколько детей загубила, чтоб только Лялечку на ноги поставить. И с мужем не расписывалась – считалась матерью-одиночкой… Еще и мало ты ей, батюшка!

Высказавшись столь энергически, матушка удалилась, а отец Герман задумчиво допил чай и взял со стола книгу.

Перед тем, как отбыть из Пояркова в Шексну, Пестрова-мать отправилась в магазин-«стекляшку» и там нанесла основательный урон репутации злого попа. Для начала она миновала возле магазина группу, состоявшую из дяди Мотяха, пса, сходного с дядей Мотяхом как родной брат, и двух пожилых мужчин в подростковых курточках. Все четверо благодарно грелись на осеннем солнце, словно рептилии, приняв расслабленные, изящные позы. Появление Пестровой, если и было ими замечено, все же посталось без внешних признаков внимания.

Капитолина Ивановна вошла в «стекляшку» и несколько секунд оценивала обстановку. В мясном продавались почти исключительно кролики. Скудный ассортимент бакалеи окружал огромную коробку дорогих шоколадных конфет, которая, казалось чувствала себя не лучше, чем графиня на захудалом постоялом дворе. Галантерея – скромненько, но все необходимое. Интерьерчик обставлен с претензией на вкус: цветочки, гардины, картонная репродукция «Римлянки, входящей в бани». И возле стены банкеточки.

Заслышав шевеление в безлюдном магазине, явилась Жанна Лахнина, лицом и повадками точь-в-точь дама «пик» из атласной колоды, продающейся тут же, в галантерейном отделе. Сходство усиливалось, когда Жанна обращала к покупателю профиль.

– Девушка, мне колбаски двести грамм, – обратилась к ней Пестрова.

– Колбасы сегодня нет, – молвила Жанна. – Только кролики.

– Девушка, мне в дорогу, – проворковала Пестрова.

– Возьмите в дорогу пряники, – предложила Жанна.

– Нет, это сладкое… от него полнеют. Мне бы в дорогу – пару бутербродов.

Жанна, не сдержавшись, зевнула.

Капитолина Ивановна закричала:

– У меня дочь убили, а вы зеваете!

– Ой! – воскликнула Жанна Лахнина, сразу перестав зевать. – Ой, беда! Я слышала… Здесь нашли, у нас… А куда она ехала?

– В эти ваши… Турусы, – всхлипнула Капитолина Ивановна и села на банкеточку.

В магазин не спеша вошли пес, дядя Мотях и еще двое и приникли к винному отделу, где ситуация по сравнению со вчерашним не изменилась. Однако они ни о чем Жанну не спрашивали, а устроились, один за другим, на вторую банкеточку.