Владислав Крапивин - Кораблики, или Помоги мне в пути

— Не будет жарко, это тетраткань. Наоборот, холодит. А в холод — греет. Твой микроклимат всегда с тобой. Кроме того, в ней аварийный датчик, на всякий случай… А это положи в брючный карман. — Юджин сунул мне в ладонь плоскую вещицу.

— Что это?

— Пистолет-парализатор… Только не ставь на полную мощность — а то угрохаешь кого-нибудь ненароком.

— Зачем он? Ты же говоришь: все спокойно в этом мире!

— Для пущей романтики. — Он усмехнулся. — Все же приморский город, ночной кабак… К тому же не забывай, что ты по-прежнему офицер спецслужбы. Или даже, наверно, генерал, если выслугу учесть…

— Да спецслужбы-то нет!

— Кой-какая все же имеется, куда без нее, без родимой… Там под лацканом куртки даже значок…

Я затолкал легкий, как игрушка, пистолет в задний карман, кинул куртку на плечо, и мы пошли. Город сиял у нас за спиной, но здесь было темно. Юджин вел меня каменистой тропинкой недалеко от обрыва. Головки травы скребли по штанинам.

— Юджин, помнишь, как однажды в сумерках ты угодил в какой-то лаз и мы с дедом вытаскивали тебя на веревке?

— Еще бы! Я там тогда монетку с якорем нашел. На ощупь!.. Потом я ее на цепочке носил…

— Сохранилась монетка-то?

— Да где же! Столько лет прошло…

«Всего два года», — подумал я. Но не сказал. Теперь казалось, что и я пробыл в Пространстве чуть не полвека и прежняя жизнь далеко-далеко…

…Ресторанчик был милый такой, тихий, почти пустой. С неяркими светильниками в виде древних каменных плошек. На терракотовых стенах — черные фигуры героев эпоса и квадратные завитки эллинского орнамента. Тренькала музыка — словно кто-то щупал струны у лютни.

За нарочито грубым некрашеным столом нас ждали: врач Митя Горский, рыжий и кудлатый вакуум-навигатор Витя Осинкин (Викто`р) и заместитель Юджина, которого все звали Матвеич. Он был сухонький, как прошлогодний стручок акации, редкозубый и веселый. С мужчинами оказались две особы женского пола: совсем юное создание в шортах, безрукавке и с льняными волосами до пояса (видимо, симпатия Мити) и дама лет тридцати — в глухом платье с блестками, в меру подштукатуренная косметикой, пухловатая, с добродушным, домашним таким лицом. Юную звали Евой, особу постарше — Кариной.

Компания шумно и без церемоний приветствовала нас. Девица в короткой тунике принесла бутыль из мутного, пылью подернутого стекла, керамические бокалы. Потом глиняные тарелки со всякими салатами и горячее, с запахом трав, тушеное мясо.

Я загляделся на коричневые, оплетенные ремешками греческих сандалий икры этой приветливой девицы и не сразу понял, что там объясняет Юджин. А объяснял он про вино. Оказывается, оно изготовлено строго по рецептам греческих виноделов, живших тут во времена Фемистокла.

— Напиток прекрасный, но коварный. Недаром греки всегда разбавляли вино водою. И вам советую…

Мы вняли совету. Вино и правда было чудесное. Раньше, в «доуходные» времена, я ничего подобного не пробовал. Тем более на «Игле»… Я не удержался и глотнул неразбавленного.

Хорошо тут было. И салаты, и мясо (кстати, как выяснилось, искусственное, белковое), и напиток Эллады, и бестолковый разговор ни о чем. И даже сидевшая напротив меня Карина. Она была троюродной сестрой Викто`ра и владела небольшим, расположенным на Верхней набережной магазином игрушек. «Да-да, именно! Плюшевые тигры, электронные марсиане-попрыгунчики, мини-роботы, „живые“ матрешки и старинные пищалки „уйди-уйди“. В ваши времена ведь тоже были такие, не правда ли?»

Она казалась мне малость глуповатой, но симпатичной. Уютной такой. Улыбалась мне, подвигала тарелки, потом округлила глаза и призналась:

— Ох, как это все-таки интересно и непонятно! Может, вы объясните, а? Звездолет летит там, непонятно где, а вы тут, с нами… В голове не укладывается…

Я был в блаженной беззаботности, и угловатый греческий орнамент непослушно змеился у меня в глазах. Но тут я подобрался. Глянул на Юджина со строгим упреком:

— Вот те на! А секретность?

— Да брось ты, Питвик. Кому она нужна, эта секретность? Кто хочет, все уже знает про наши дела. Да, по правде сказать, никто почти и не хочет… А в программах все равно никому не разобраться. И никому не повторить Конус.

Мне стало крайне обидно.

— Однако позвольте… д-дамы и коллеги… Все же мероприятие галактического масштаба. Туннель до звезды… не важно до какой, но до… весьма неблизкой. И что же, на Земле никого это не волнует?

Редкозубый сморщенный Матвеич как-то обрадованно разъяснил:

— Ага!.. А полсотни лет назад вспомните! Многих ли волновали все эти «Маринеры», «Пионеры», «Венеры» и прочие штуки, которые летели к другим планетам? Толком никто и не помнил, чего, куда и зачем запустили… Всех больше переделы границ волновали.

— Но это же… нес… справедливо, господа…

— Ты докажи это ученому совету, — вздохнул Юджин. — Хорошо хоть, что пока финансирование не прекратили. Да и то лишний грош не выпросишь…

А Карина перегнулась ко мне через стол (и ее коралловая цепочка угодила в салат):

— Ох, но мне это непонятно… Неужели вы все-таки одновременно и здесь, и там?..

Нет, она в самом деле была славная. И я стал добросовестно объяснять, что ее суждение не совсем верно. В принципе да, это возможно, чтобы человек сразу был в двух местах…

— Это основано на теории корпускулярности времени… Возьмите дрожащую гитарную струну: она так часто вибрирует, что практически находится сразу и в левом, и в правом положении… — Я ладонями изобразил движение струны. На полу что-то, кажется, звякнуло. Но меня не остановили. Наоборот, внимательно слушали. Слушала даже девица в тунике и с ремешками на коричневых икрах. И Карина… — То есть корпускулы времени заполнены пребыванием объекта не сплошь, а через одну. Но на практике это не играет роли, потому что интервал между ними все равно супермикроскопичен… В нашем случае, однако, такое явление может иметь место лишь в условиях темпорального сбал… лансирования. А при разномасштабности измерений темпорального потока… н-ни фига не получится. Говорят даже, что может произойти раздвоение субъекта, но это ф-фантастика…

Девушка в тунике вдруг сказала:

— Я, конечно, очень извиняюсь, но мы ведь уже закрываемся.

Мы шумно заспешили, тоже заизвинялись. Не хотелось затруднять и обижать работников этого славного заведения.

Но на улице я вдруг почувствовал, что на базу мне ужасно не хочется. Опять в казенный гостевой бункер — почти такой же, как жилые отсеки на «Игле».