Юрий Шушкевич - Вексель судьбы. Книга вторая

— Похоже, что да. Хотя уж кто-кто, а Пётр I со своей маниакальной страстью к тайным знаниям имел все задатки сделаться их исследователем и даже открыть их миру - однако на сей счёт у нас нет никаких свидетельств. Не исключено, что во время знаменитого путешествия в Европу юному царю шепнули, что лучше не будить лиха… И лишь Александр III незадолго до заключения русско-французского союза решил вопрос о сундуках в ходе тайных переговоров. Собственно, на этом всё. Свой кусок истории я изложил.

— Что ж! Тогда дело за мной,— продолжил Борис, вставая.— Но прежде чем я перейду ко второй части нашей истории - истории того, во что конкретно превратились ценности тамплиеров,- не могу не поделиться неожиданной догадкой. Мы только что вели речь о том, что архив тамплиеров хранился на Белом Озере. А ведь именно в тех местах в конце XVIII века подвизался монах Авель, который вдруг ни с того ни с сего наловчился делать удивительно точные предсказания! Выходит, что и ключи имелись, и могли наши знатоки пользоваться знаниями храмовников!

— Тем не менее отчего-то не сильно хотели,— бесстрастно возразил Алексей.— Российская империя к тому времени была совершенно самодостаточной, её народ - силён и настолько в себе уверен, что не было никаких оснований за будущее опасаться. Ведь именно страх перед будущим - и в этом не может быть никаких сомнений!- является причиной, побуждающей к потаённому предвидению.

— Всё замечательно, друзья,— не выдержал Петрович.— Но лично моё предвидение подсказывает, что ещё немного - и нам придётся уминать мясо либо остывшим, либо изжаренным до углей. Посему предлагаю перенестись из великого прошлого пусть в скромное, но зато аппетитное настоящее!

В самом деле, куски мяса над догорающими углями достигли столь замечательной степени готовности, которая в сочетании с разгулявшимся аппетитом была готова затмить даже страсть к познанию волнительных древних тайн. Откуда ни возьмись на импровизированной скатерти появились свежие огурцы с зелёным луком и редиской, горчица и обильный запас томатного сока.

— Как всё-таки прекрасно столоваться на природе!— не смогла удержаться от выражения восторга Мария.— Совершенно будничная еда преображается и становится совершенством!

— Точно так же преображается и история, когда знаешь, к чему она в своём итоге пришла,— улыбнулся в ответ Борис, поспешая умять побольше сочного антрекота.— Ибо всё, о чём мы только что говорили, без дневника Фатова и подтверждающей его правоту замечательной пластиковой штуковины, что сейчас валяется у Алексея в кармане,- не более чем экстравагантные гипотезы, которыми сегодня переполнен интернет.

— А как насчёт того, о чём собираешься рассказать ты?— ввернул Алексей.

— Ну… моя часть доклада пусть и не такая яркая, но зато в большей степени опирается на факты. Вы уж простите меня, коллега!

— Простим, если ублажишь трапезу рассказом.

— Засада! Всегда мне не везёт! Однако - на что не пойдёшь ради искусства!

С этими словами Борис изобразил печаль на челе, картинно вздохнул и, заглотнув побольше еды, с явным удовольствием приступил к своей части доклада.

Прежде всего Борис поведал о находках, сделанных в Государственном архиве, в который, в отличие от Алексея, он сумел выхлопотать допуск. Со слов Бориса, в переписке царского МИДа с русским посольством в Париже ему удалось обнаружить туманные и иносказательные упоминания о неисполненном со времён кончины Александра III обязательстве по передаче России некоего “эквивалента”, “паритета” и “вексельного удержания”. В одной из депеш, отправленных из Санкт-Петербурга в Париж, прямо говорилось, что без решения “известного перезревшего вопроса” Россия откажется заключать союзнический договор с Англией, что поставит на идее Антанты крест.

“То есть сведения Тропецкого, сообщённые Фатовым, в полной мере подтверждаются,” — заключил докладчик, и сразу же высказал предположение, что возможно именно через чиновников МИДа абсолютно секретная информация о переданных в конце концов России французских ценных бумагах, сведённых в особый фонд, могла получить пусть небольшую, но крайне нежелательную огласку.

— Что же касается личности фабриканта и банкира Николая Второва, которому царь Николай Второй доверил стать управляющим этим фондом, то здесь вообще всё ясно до степени восхищения!— продолжил Борис, утолив жажду глотком сока.— Второв был уникальным и совершенно нетипичным для своей эпохи промышленником и финансистом. Самое главное заключалось в том, что он придерживался традиционного православия и, соответственно, не принадлежал к напоминающему западное протестантство старообрядческому течению, под влиянием которого находилась большая часть наших тогдашних купцов и буржуев. Если позволите так выразиться, Второв был человеком “столыпинского духа”, то есть верил в прогресс и процветание России под царским скипетром, без потрясений и революций. Не стоит также забывать, что он был и выходцем из костромских земель - исторической вотчины Романовых,- а костромичи, как хорошо известно, ни разу династии не изменяли. К огромному сожалению, людей, подобных Второву, в России имелись считанные единицы - большая часть промышленности и финансов принадлежала безмозглой высшей аристократии, иностранцам и революционно настроенным старообрядцам. Тем не менее Второву с его единомышленниками удалось потрясающе много…

— Наверное, имелся ещё и еврейский капитал, как же без него?— поинтересовался Петрович, недавно завершивший прочтение одной из последних книг полюбившегося ему Солженицына.

— Как раз позиции еврейского капитала в России в начале XX века были достаточно слабы - хотя присутствие самих евреев в низших и средних эшелонах бизнеса сохранялось на достаточном уровне. Крупнейший из еврейских финансистов Лазарь Поляков разорился ещё в 1901 году, и с того момента государство целых семь лет поддерживало его банки, чтобы спасти вкладчиков от разорения. При этом нет оснований считать, что русский царь якобы иудеев не жаловал: в той же степени в те годы начало сокращаться и финансовое влияние иностранцев - немцев, англичан и даже наших друзей-французов. При этом никто никого не изгонял - всё происходило в результате здоровой конкуренции.

Мария была искренне удивлена.

— Звучит невероятно. Неужели такое возможно?

— Представь себе, что да. На рубеже веков, когда у нас добывалось больше половины мировой нефти, началась склока между инвестировавшими в бакинские промыслы Рокфеллером и Альфонсом Ротшильдом. Сражение за тогдашнюю российскую нефтянку вели “Standart Oil”, ротшильдовская “БНИТО” и “Royal Dutch Shell”. Удары друг по другу они наносили в основном на иностранных биржах и в арбитражах, поэтому русские власти, которые априори принято считать виноватыми во всех бедах иностранцев, повлиять на исход битвы никак не могли. Тем не менее в результате этой склоки к 1912 году практически вся нефтяная отрасль перешла ведение армянина Манташева, русского Лианозова и Эммануэля Нобеля, который ещё по совету императора Александра принял подданство России и в полной мере считал себя русским. С обрабатывающей промышленностью, которая в ту эпоху переживала техническую революцию и чьи перспективы оценивались ещё выше, должно было произойти то же самое. Центром консолидации национального капитала являлся Второв, и у него всё потрясающе получалось! Когда началась Первая мировая, именно Второву удалось создать практически с нуля современную оборонную промышленность. Его заводы затем обеспечили большевикам победу в Гражданской войне, а также сказали своё слово и спустя годы, уже во время отражения гитлеровского нашествия.