Плюс - Макэлрой Джозеф

Но сейчас у него не было слепого места, несомненно.

Потому что у него не было впадины для глаза, чтобы у того имелась сетчатка. Не было слепого места для исследования следовательно.

Ему не особо чем было заняться. В этом ли дело? Потому Центр дал ему тогда видеть эти мелочи. Но некоторых не было здесь на орбите. Они были на Земле.

Центр раньше говорил: ПОВТОРЯЮ ОТВЕТЬТЕ ИМП ПЛЮС. ОТВЕТЬТЕ ОТВЕТЬТЕ.

Передача пересекала длину, которая, как теперь видел Имп Плюс, была его. И с точки на этой длине Слабое Эхо появилось, как нужда в питании: ВАС СЛЫШУ, ЦЕНТР.

КАП КОМ ИМП ПЛЮСУ. МЫ УЖЕ СОБИРАЛИСЬ ВЫСЫЛАТЬ РЕМОНТНИКА.

Имп Плюс мог ощущать Слабое Эхо как затаенное дыхание, что распространилось, развеялось и поглотилось, но так и не испустилось. Слабое Эхо сказало: ИМП ПЛЮС ЦЕНТРУ. АКТИВНОСТЬ В ОПТИЧЕСКОМ ТРАКТЕ. (Но затем Имп Плюс обнаружил, что утаил следующие слова Слабого Эха, которые были Обесцвечивание в перекресте зрительных нервов.)

Это было пересечение, где бледно-оливковое волокно потускнело до никакого цвета; Слабое Эхо сохранило слово перекрест, и Имп Плюс подготовился запомнить перекрест зрительных нервов, где перекрещиваются глазные нервы.

Он пытался представить почему, но видел лишь, что Слабое Эхо было из него, и в то же время между ним и Центром. То, что перекрещивает, пересекает с одной стороны на другую. Значит, там есть стороны.

ИМП ПЛЮС У ВАС СБОЙ, — говорил Центр Слабому Эху. В ЗРИТЕЛЬНОМ ТРАКТЕ НЕТ ИССЛЕДОВАТЕЛЯ. ВОЗМОЖНО ВЫ ИМЕЛИ ВВИДУ ДАННЫЕ ВОДОРОСЛЕЙ ИЛИ ЭТО ДИЛАТОМЕТР, ИМП ПЛЮС?

Имп Плюс растянулся увидеть, как тени на стенках капсулы задвигались крупнее.

Центр сказал: ИМП ПЛЮС МЫ ХОТИМ ВЕРНУТЬСЯ ТУДА, ГДЕ БЫЛИ, КОГДА ВЫ СООБЩИЛИ ЧТО ИСТОЧНИКИ УДОВОЛЬСТВИЯ В ДОЛЕ И ДРУГИЕ РЕАКЦИИ СЛОЖНО РАЗЛИЧАТЬ. ЧТО ПРОИЗОШЛО МЕЖДУ ТОГДА И ТЕПЕРЬ ИМП ПЛЮС? ДАВНО НЕ СЛЫШАЛИ.

Имп Плюс растянулся. Сама боль растянулась, и это был распад, как дыхание вдохнутое, но не выдохнутое. Но возможно ли, что он тянется и растягивается, чтобы увидеть тени? Тени случались именно в тот миг, когда он растягивался.

Центр сказал где и когда слитно. Жажда заржавела. Распад хрустнул. Это было больше и гораздо больше реакции иной, нежели удовольствие. Имп Плюс видел, что тени двинулись немного крупнее, очень немного, что было так мало, как то, что он видел, когда раньше был внизу сквозь складки, где Центр сейчас сказал, напротив, что нет исследователя.

ИМП ПЛЮС МЫ СЛЫШИМ ИНАЯ НЕЖЕЛИ НО ПОСЛЕ ЭТОГО НЕ СЛЫШИМ. ПОВТОРИТЕ ЕЩЕ.

Тени стали больше, но также ближе. Этот рост теней был не после того, как он растянулся, и не до. Когда он был?

Центр сказал где и когда слитно. Вместе им не место. Тени случились в одно время с растягивавшейся жгучей болью, но не в том же месте. Тени крупнее были от боли крупнее. Боль не стала вполне хуже, — она была крупнее, она больше удерживала. Въедливый Голос и слепой продавец газет со своими испорченными за годы зубами, оба на Земле, но не вместе. Почему Имп Плюс раньше об этом не подумал? Ответ был, что думал; но он тогда перестал об этом думать.

Когда?

Боль не выдала ответ. Торговец продал сегодняшние газеты со вчерашними новостями. Боль была иной, нежели растягивавшаяся, жгучая боль, что и дальше похрустывала. Слепой мужчина сказал: «Я мог стать растением, кочаном капусты, гниющим на земле, жил бы на пособие по инвалидности». Он ухмыльнулся влажно, как проснувшееся животное, и затем впился в какое-то питание, которое выудил из-под слоев газет, и, может, он не обращал внимания на свои редкие зубы, бурые, желтые, черные, синие, серые, зеленые, твердая кремовая эмаль, потому что не мог их видеть. Это случилось раньше, что сильно отличалось от того времени, когда Въедливый Голос нарисовал цифры на обрамленной зеленой стене грифельной доски, которые сообщали, что будет, было бы, а также может длиться дальше на грядках водорослей на орбите. Поскольку если там не нужно будет наблюдать за склоненными коленями, голодной шеей, потеющей поджелудочной, там все равно останутся хлорелла и другие реакции; и Возможно, сказал Въедливый Голос — кашляя настолько сильно, что вываливалось и встанывало — возможно, ты позеленеешь.

Имп Плюс ощущал, что ужасное растягивание было теперь было между слепыми плохими зубами и Въедливым Голосом, но радовался.

Что именно он ощущал между? Брешь того, чего, как сказал раньше Въедливый Голос, не останется у Имп Плюса после того, как с ним покончат механики: селезенки, печени, железы, сердца.

Что они были?

Видны когда-либо, тогда или теперь?

Никогда, возможно. Однако затем, возможно, никогда не больше, чем он когда-либо перестал их исследовать, там они или не там. Но они, похоже, никогда и не были его собственными. Он особо не видел даже своих костей.

На Земле он думал об отростках. Его внутренности вываливались, они трещали, как костные пряди. Он видел, как она смеется, и ему приходилось желать боли, если он хотел видеть. Он подступил так близко к ее смеху, что тот поглотился ее лицом, которое он утратил; и в похрустывании новых очень маленьких частей он обнаружил, что вмешалось между ее двумя наборами слов, и сначала это было похожим звуком и словом, и слово было поцелуй, но затем бессловесное зияние, где плоть и даже кость встретились и двигались, будто делая слова. Ассоциация захватила его непредвиденно. Словно он был предметом, изумленным яркостью.

«Нипочем не скажешь, что там наверху сделает Солнце», — сказал тогда Хороший или не-Въедливый Голос. «Наверху уже смотрите сами».

Но позже и в меньших зеленых комнатах на Земле, «Нипочем не скажешь, что там наверху сделает Солнце, — вот слова, сказанные Въедливым Голосом, — поэтому не слушайте ничего, что вам скажут по соседству».

Поэтому сейчас, непредвиденно, нездоровое желание, которое почти год до боевого пуска Имп Плюс чуял в дыму Въедливого Голоса, разбредающегося в складках носовых пазух Имп Плюса, так что он не стал ждать ответа Въедливого Голоса на просьбу «Повторите еще» и вместо этого выпалил; «Я нездоров», — нездоровое желание, по которому, да, Имп Плюс понял, что его нездоровое тело делят, как одну из тех меловых цифр на зеленой грифельной доске, это нездоровое желание, казалось, нацеливается на следующую комнату и Хороший Голос, — и как в тот миг здесь, когда он сказал: «Я нездоров», — Имп Плюс ощутил себя втянутым в подобие своей, а не Въедливого Голоса, досягаемости нездорового желания через взаимный вращающий момент. Под бледным солнцем северной Калифорнии Хороший Голос сказал бы: «Посмотрим правде в глаза, там вверху сила, ожидающая, когда ее подоят».

Поэтому Имп Плюс подготовился запомнить то, чему учил Въедливый Голос.

Но через цифры мелом Имп Плюс видел то, что он тоже был готов запомнить. Голодные отростки с головными фарами, взбирающиеся по темным изгибам к разветвленным пересечениям. Опасность оказаться отделенным. Шкура, и жаждущий мех, и лицо света — их касаются, о них заботятся, их стригут, делят на жизнь. Больше. Он не знал лицо.

Вспоминание однажды повернулось к худшему. Именно, так, поворот к худшему. Все, кроме одной частицы чего-то, прекратились. Много светов и поочередно много темнот разделили его на неизвестное без веса. Между круговыми движениями света и темноты он провалился в дыру и стал чуть больше Слабого Эха, чьи слова и познания уделяли безраздельное внимание частоте Центра.

Затем, как дыра в неизвестном, каким он стал, Имп Плюс пожелал вспомнить, чего хотел. Лицо могло быть той дырой. Была плохая фаза темноты, и под конец одного темного цикла запасенные сахара проскользнули мимо него. Он тогда не спал, когда ему велели спать. Была ли какая-то часть, которая спала, а он не знал? Он сунул вверх руки, которых у него не было, как мысли у неходячего раненого, и нажимал на ясный изогнутый череп, которого у него не было, пока тот не взлетел; цикл света настал снова, и с ним зеленое, что теперь было как идея. И со всем этим и обваливание — и влага, и желание складок, глазных троп, расщепления и огромной влажной мембраны.