Андрей Платонов - Происшествие в Нескучном саду (сборник)

А тени дам толпою луж лежат на глянцевом полу.

– Рыцарской – ротой – железных сорок – Топорщась – подагрой – кольчатых – лап, – Корпус – пружинит – на плотных – рессорах Свет – тиратронов – кварцевых – ламп. – На каждом – Роботе – надпись – «Проба» – Лбов – цилиндрических – свет – и сверк, – Панцири – в глянце – Робот – в Робот, – Радиоскопами – смотрят – вверх. Сто-ой: (ударили тяжкой стопой).

А белая леди мечтает о встрече: – «Когда ж я увижусь, о, Робот, с тобой, чтоб тронуть железо и вздрогнуть, и лечь, и щекой ощутить ферро-сплавные плечи. Захочу, заведу, и нежный гагачий в пастушью дуду запоет догадчив, склонившись антенной, он чудный, он тенор…» Она видала видики, но жить с живыми стало впроголодь, и лапу лучшей в мире выделки рукою ласковой потрогала.

Каждый – Робот – проверен – и вышколен Х-образная – грудь – широка. – № и серию вписывая в книжку, Шнайдер обходит строй сорока.

Мерцает – утроба – кишечником – трубок шарниры – колесики – ролики – стук.

Напра-во ать-два – повернулись – угрюмо светлозеркальные – сорок – штук.

– Дайте-ка общий выдох и вдох! – кинул механику роботов бог, и разом сорок резиновых легких охнули в хоботы: «Гох! Гох!» А лэди мечтает: «Захочу – подкручу, и Робот, грубый, жестокий такой, повалит меня дивану в парчу душить ревнующею рукой».

А после, блестя синевою под утро, сентиментальный Робот оперным тембром гудит в репродуктор: «твой до гроба…» А Шнайдер рукой оттопырил ухо: – «Вот этот вздохнул немножечко глухо!» – сказал и обмер, дорожка по коже как будто паук пробежал рукавом, – грустно стоит на других непохожий Робот номер сороковой.

Пульсирует веною, странный что-то. Что-то неверное в низких частотах.

Сгорбился Робот, вымолвить силится, не может ожить, и стрелка на «стоп», но около рта морщинка извилистая: (может – небрежность, а может скорбь…) Светится в прорезях лампа сквозная, и чудится Шнайдеру – он по-людски смотрит презрительно: «Я тебя знаю…» и тихо пульсируют сталью виски.

Завитковый соленоид зеленеет локоном, и лицо его стальное худобою вогнуто.

По резине глянцевой У стального рта тонко жилка тянется, будто доброта.

И Шнайдеру страшно: – Выгнать! Испорчен!

Отходит под стражей к Роботам прочим…

Повернули тумблер в латах – (дан приказ…) Вынули аккумулятор, свет погас.

Ни тепла, ни рокота, ничего особенногоэ вон выносят Робота забракованного.

Уже ни стихов, ни пенья, ни гуда, горбом отражая мерцание звезд, цельностальное зеркальное чудо Бюссинг повез.

Зал гремит от топота: что ни шаг – залп!

Тридцать девять Роботов покидают зал.

Сплавом стали с кобальтом клещи свисли.

Тридцать девять Роботов на работу вышли.

Чтоб парламент пеплом вытлел, рейхстаг сжечь.

В Спорт-Паласе черный Гитлер держит речь.

Блещут фоно-дугами никельного сверка, зашагали слугами Гуго Гугенберга.

Пролетает морем синим пылью пар.

Облит синим керосином Фили – шар.

Черной свастикой железо на щеке, страшной цепью танки лезут на Же-Хе.

Отливает маслом потным морды сталь – глядя дулом пулеметным, Робот встал.

Среди старья – развинчен и разверчен развороченный, как труп, кошмар,

Забракованный за нечто человечье Робот, брошенный, лежит плашмя.

Робот мертв.

Ржавеют валики.

Ненужный Робот в грязном стоке под грудой жести спит на свалке, его грызет вода – и окись…

Кто б знал!..

Вороны, каркая над свалкой пролетали, и мимо – А мелкие, так как пищи не увидели блестящие детали раскрали юные радиолюбители.

Медь зеленеет и пятнится, как осенний мох под палою березою.

И чудный панцирь разъедает рак, металлов рак – зернистая коррозия.

Осколки ламп И руки врозь, раскинуты пинком, Спи, Робот, забывшие о жесте… спи, прикрытый, обрезками как венком, консервной жести!

Запахом пороха воздух тронут, У пулеметов лежим по два.

Траншеями изморщинен фронт.

Высота 102.

Темнеет.

За спиной – Республика.

Шинель у ног.

Комрот молоденький (три кубика) глядит в бинокль И в шестикратных два круга в деленьях навкрест вплыл курган.

Сначала туманен и матов, резче, и вблизился в круг рак, в защитных латах вытянув лопасти рук.

Сумерки. Холм извилист…

Из-за пригорка вылез, сузив мерцанье линзы, вытянув черный хобот, глянув глазами слизней, светлозащитный Робот.

– Встааа-вай!..

– К пулеметам!..

(а вы пока телефонируйте в штаб полка: у речки Суслонь замечен отряд бронированных, страшного роста; ждем приказаний…) С кургана подряд приподымались количеством до ста вооруженные до подошв, лоб по графам размечен…

Птица упала с облака в рожь, в обмороке кузнечик.

В атаку ли ринуться?

Ждать?..

Наступать?..

– Прицел одиннадцать! Це-лик пять!..

Из-за кургана вполоборота выходят, баллонами плечи сутуля.

Очередь грохота…

Не берет пуля…

Пружиня в рессорах, пулей не тронуты, слонами в проволочном лесу, пошли – гипнотически – двигаясь свинцовые роботы, лапы держа на весу.

– Орудия… огонь! – шарахнулся взвод…

Шепот цепочкой: «лечь…» Но и снаряд отклоняется от странно мерцающих плеч.

Идут, начинается газовый запах, идут на гусеничном ходу.

Как паровозы на задних лапах идут, несут беду.

Слизисто сиз люизит, ПОЛПОЛЯ дыханием выжгли.

Маску сжимая, шепчет связист: – Телефонограмма…

Держитесь…

Вышли…

Сейчас… (захрипел) Из Бобриков вылетели, запрятавши в сталь дизелей сердца, из куска монолитного будто вылитые, топыря когти хватательных цапф, наши аэро. Беда!

На морде у Робота рупор, пулеметною речью орущий вокруг…

Ложится зарево на лица трупов, на крючья хватающих воздух рук.

Вытянув клещи чудесной закалки, шагают в рост колоколен.

Пунцовые!

В зареве!

Как при Калке!

Как на Куликовом!

Сквозь вихрь напролом аэро стремятся, звезда под крылом комсомольским румянцем.

Самолет показался, жужжа мириадами ос, когти расправил, полетом бреющим снизясь, рванул одного, схватил на лету и понес когтями железными Робота в дымную сизость.

Ночь.

Забилась в кусты перепелка.

И Робот гудит в железной руке, как летучая мышь вися в перепонках в белизне осветительных ракет.

А когти аэро впиваются в латы, как рука шахматиста хватает ферзя, и корчатся поднятые автоматы, разбитым стеклом рассыпая глаза.

Но этого мало!

Сосновыми вышками лес закачал, и, мерцаньем пыля, заколосились холодными вспышками советские магнитные поля, И глохнут роботы, слепнут, и, выбившись из сил, не гром, а осечек лепет из пулеметных рыл.