Сергей Гомонов - Изгнанник вечности, полная версия

Гайна за спиной своей хозяйки завизжала и взмыла на дыбы.

Он не успел. Он, провозившись с проклятой ногой, прибежал самым последним, когда эти сумасшедшие уже спустили друг на друга всех волков. Но слабенькая искорка посыла Танрэй рассеялась еще по пути к Ормоне, а вот гигантская змеюка Ормоны, лишь частично утратив заряд после неудачи с противницей, перекинулась вначале на Ната, сбив его с ног, затем проскользнула мимо счастливчика-Ала, будто заговоренного от смерти после падения со Скалы Отчаянных, и рванула к последней мишени — к нему.

Он не стал разбираться, что там понамешано — а намешано в змеюке было много разнородных энергий. Просто отзеркалить — это не выход, все пойдет по новому кругу и в итоге кого-нибудь покалечит или убьет. Волну надо нейтрализовать, а она не из тех, которые можно обмануть, подсунув в качестве жертвы бессловесную скотину вроде ормониного жеребчика, она настроена вышибить именно человеческий «куарт».

И в последнее мгновение Тессетена осенило: ведь рядом же Танрэй! В памяти мелькнула сцена на корабле «Сэхо», когда они стояли друг против друга, овеваемые ветерком, и растерянно озирались. Волну можно развеять, перенастроив ее опять на Танрэй, ведь теперь там будут вложены его силы.

Точно так же, как тогда, змея в присутствии попутчицы усилилась многократно, словно вытянув из него неприкосновенный запас энергии, о котором не подозревал и он сам. Сообщив имя жертвы, Сетен отпустил волну.

А потом…

Вихрем пронеслись в голове кусочки воспоминаний из разных лет его жизни. И последним прозвучало предупреждение Паскома: «Только будь осторожен!» Учитель говорил не о том, что опасность угрожает ему, он говорил, что он сам представляет опасность и должен быть осторожен. Кулаптр знал или догадывался, что…

…Лицо спящей Ормоны в измерительной капсуле и бешеные пики на энцефалограмме при звуке имени… Танрэй…

Сетен дико закричал и застыл в оцепенении, когда понял, что всё, поздно.

Она в самом деле была истинной Танрэй. Но не носителем «куарт» его попутчицы. Такую подлость устроила им Природа непонятно за что.

Ормона не успела ни вскрикнуть, ни двинуться. Ее защиту смело, будто волной от взрыва распада. Гайну за спиной хозяйки убило даже остатками «змеиного укуса».

Словно бы ни единой косточки, ни единого суставного сочленения не осталось в теле женщины. Она просто осела наземь, будто сброшенное кем-то платье из тончайшей материи. И при этом, в полном параличе, ее сознание жило еще несколько мгновений. Ормона все видела, все понимала, но уже ничего не чувствовала и ничего не могла изменить…

Ал с содроганием увидел, как мертвые губы той, кто еще недавно была красавицей-Ормоной, растянулись в улыбке, адресованной черными глазами ему, владельцу чужого имени…

«Жди! Я вернусь за тобой… любимый!» — отчетливо прозвучало у него в мозгу, и указательный палец парализованной руки покойницы нацелился в его сторону.

А потом с ее телом вдруг что-то случилось и, уже мертвая, с хлынувшей из носа и рта кровью — всего за мгновение волна превратила ее внутренности в месиво — Ормона перевернулась и какими-то странными нечеловеческими рывками, по-паучьи поползла к ним. Из подернутых белой пленкой глаз вместо слез текла тоже кровь…

Тучи над Кула-Ори разверзлись, и среди бела дня на землю глянула ужасная луна, зачерненная полным лунным затмением. А затем хлынул ледяной дождь.

На глазах у черной волчицы, наблюдавшей за улицами Эйсетти со своего холма, Храм на площади вдруг застонал и начал проваливаться сам в себя, вздымая к небу клубы темной пыли, опадающей на снег жуткой копотью. Зверь испугался и завыл, ощутив внутри непонятную пустоту.

А над приговоренным к смерти континентом нависала черная луна…

…И Сетен понял: сейчас произойдет то, чего он боялся больше всего. Это моэнарториито сейчас волочет вперед погибшее тело, а Ормоны больше нет. Их осталось пятеро. Волка, даже если он еще жив, она не выберет. А Танрэй и Ал так близко… И Коорэ! Коорэ, воззвавший к сердцу своему несколько минут назад! Почему он не дал сказать Фирэ, тот же пытался что-то ему сказать, задержать…

Кем пожелает овладеть неприкаянный дух?

Расплачиваться придется потом. Скопом. За всё. А потому сейчас даже и не стоит думать, нужно или не нужно. И не время оплакивать и каяться за содеянное. Это придет, это еще станет терзать его разум и сердце бессонными ночами, которых с каждым годом будет всё больше и больше, а прозрений — всё меньше…

Сетен знал, что при каждом прыжке все трескается и крошится в плохо сросшейся кости. Боли не было.

Он рухнул на колени в мокрую траву возле ее совершенного даже в смерти тела. Кому, как ни моэнарториито, быть совершенной в своей родной стихии!

Тессетен прижался в последнем поцелуе к холодеющим кровавым губам жены. Или они всегда были столь же холодны? Он не помнил, а теперь всё его естество, до последней клеточки, начало заполняться ледяным студнем. К горлу подкатила тошнота, но он боролся с собой. С кем — с собой? И этого он тоже не помнил…

— Аярэй, аярэй… инасоутерро… атме… атмереро… асани, асани! (Возродись, возродись, неприкаянная душенька-душа, утратившая дом свой! Сюда, сюда!)

Пряди ее волос, к которым нечаянно прикасались его руки, мгновенно седели, но некому было запретить ему и оттолкнуть.

И вот она вскинулась на колени, ее затрясло, будто безвольную куклу, а в небеса, видимая только ему, вылетела тень, похожая на человеческую фигуру в широком плаще и надвинутом на лицо капюшоне. Качнувшись в воздухе и оглядевшись, тень вняла его уговорам. Она изогнулась и вся, без остатка, обрушилась в него. И только после этого труп Ормоны окончательно упокоился, омываемый потоками ливня.

Опустошенные, скованные ужасом, смотрели на друга Ал и Танрэй. Тихонько заскулив, зашевелился Нат. Вся его шерсть была теперь мокрой и красной. Но зверь поднял голову и тоже посмотрел на Тессетена, который, полулежа и опершись на локоть, молча прощался с погибшей женой, гладил ее по лицу, рукам, телу, целовал, еще не до конца осознавая, что это всё в последний раз.

— Зачем? — спросил Ал.

Его измученные глаза ввалились, и взгляд их был обращен к Танрэй. Та не могла дать ответа, зачем она сделала это, зачем пыталась состязаться с Ормоной в том, в чем заведомо была слабее нее. Но она точно знала, что не хотела ее смерти, не хотела такого исхода…