Джон Уиндем - Том 4. Чокки. Паутина. Семена времени

Вот почему Фелисити и прислушивалась так тревожно к тишине. Наконец какая-то птичка чирикнула, а другая ей ответила. Во дворе расположенной неподалеку фермы затарахтел трактор. Хотя он тоже был порождением Науки, все же этот звук успокоил мисс Фрей. Она вздохнула с облегчением и начала собираться на работу. Времени у нее было достаточно, чтобы не спеша полем по тропинке направиться к школе.

Солнце еще висело низко на синем небосводе. День обещал выдаться жарким, но пока было свежо, и хрустальные росы дрожали на листьях и травах. Медлительные и терпеливые коровы, выходящие из своих стойл с облегченным выменем, смотрели на мисс Фрей без особого любопытства, а затем отворачивались, чтобы пощипать траву и задумчиво пережевывать жвачку.

Высоко в небе запел жаворонок, отвлекая ее от своего гнезда. Молодой дрозд подозрительно взглянул на нее с верхушки живой изгороди. Легкий летний ветерок продувал ее ситцевое платье и ласкал тело.

Вдруг в небе послышался слабый гул. Гул рарастал и перешел в рев. Затем над головой Фелисити раздался раздирающий уши вой, исходящий из сопел реактивного самолета — Наука в полете.

Мисс Фрей закрыла уши руками и закачалась, пока звуковые волны проносились над ее головой.

Самолет пролетел, и она отняла руки. Со слезами на глазах Фелисити погрозила кулаком вслед удаляющемуся реактивному зверю и всему, что он собой олицетворял, в то время как воздух все еще продолжал дрожать.

Коровы мирно паслись. Как хорошо, должно быть, родиться коровой — ни тебе ожиданий, ни сожалений, ни тревог, полное безразличие ко всему, хорошему и плохому, созданному человеком; можно просто отмахнуться от всего хвостом, как от надоедливых мух…

Вой самолета затих вдали. Нарушенное спокойствие начало постепенно восстанавливаться. Но это не означало, что не может наступить день, когда потрясений будет так много, что ничего нельзя уже будет восстановить.

«Репетиции смерти, — подумала мисс Фрей, — множество маленьких смертей, прежде чем наступит одна огромная. Как глупо, что я принимаю это так близко к сердцу, что я чувствую себя виноватой перед всем человечеством… Ведь я не несу никакой ответственности за то, что происходит, — даже не очень. — то опасаюсь за свою собственную жизнь. Так почему же страх за всех и вся так сильно охватывает меня?»

Фелисити прислушалась — ничто, кроме пения птиц, больше не нарушало тишину. Она снова зашагала к школе, ощущая легкий ветерок на лице и росу на ногах.

Когда Фелисити открыла дверь, класс, гудевший, словно улей, тут же замолк.

Ряды розовощеких детских мордашек в обрамлении длинных локонов, коротких волос или косичек немедленно повернулись в ее сторону.

— Доброе утро, мисс Фрей, — сказали дети хором и снова замолчали.

Фелисити ощутила в классе атмосферу ожидания и огляделась по сторонам, ища глазами то, на что, по-видимому, она должна была обратить внимание. Наконец взгляд ее упал на учительский стол, где в небольшой стеклянной вазочке стоял одинокий цветок.

Она никогда раньше не видала таких цветов и была в затруднении, как его классифицировать.

Не сводя с цветка глаз, Фелисити села за стол, продолжая внимательно рассматривать диковинное растение. Цветок был не так прост, как полевые цветы, однако и не слишком сложен. Он был окрашен в чистые тона, а форма лепестков была приятной для глаз, но без излишней строгости выращенных садовником цветов. У основания лепестки были бледно-розового цвета, постепенно переходящего в алый; по форме они образовывали трубочку, чем несколько напоминали орхидею, но Фелисити никогда не видала подобных орхидей.

Нагнувшись, она заглянула внутрь цветка. Маленькие серповидные тычинки, покрытые пыльцой, дрожали на тонких зеленых ножках. Внутренняя сторона лепестков была нежно-бархатистой, а сами лепестки закруглялись к краям, словно былинки, колыхающиеся на ветру.

От цветка исходил приятный, несколько сладковатый запах, чуть-чуть смешанный с запахом земли, — никакая парфюмерия, конечно, не могла бы сравниться с этим естественным ароматом.

Фелисити смотрела на цветок, как зачарованная, не имея сил оторвать от него взгляд и позабыв, что вокруг нее были замершие в ожидании дети. Кто-то из них заерзал, и учительница вернулась к действительности.

— Спасибо, — сказала она, — это прекрасный цветок. Как он называется?

Было похоже, что никто не знал.

— А кто его принес?

Маленькая девочка, сидевшая во втором ряду, слегка покраснела и сказала:

— Я, мисс Фрей.

— А ты не знаешь, что это такое, Мариель?

— Нет, мисс Фрей. Я просто нашла его, подумала, что он очень красивый и должен вам понравиться, — объяснила девочка, немного смущаясь.

Фелисити снова взглянула на цветок.

— Он мне очень нравится, Мариель, это просто восхитительный цветок! Как мило, что ты решила подарить его мне!

Полюбовавшись цветком еще минуту, мисс Фрей осторожно отодвинула вазочку с середины стола и взглянула на детей.

— Как-нибудь я почитаю вам стихи Уильяма Блейка. Там есть такие строки: «Увидеть мир в зерне песка и небо — в чашечке цветка…» Теперь вернемся к нашим занятиям, а то мы и так потратили много времени.

Когда дети выходили из класса после уроков, мисс Фрей попросила Мариель задержаться на минутку.

— Еще раз спасибо за цветок, — сказала она. — Он что — единственный там, где ты его нашла?

— О нет, мисс Фрей, их там было три или четыре кустика.

— А где это было? Мне бы хотелось иметь один с корнямц.

— Я нашла эти цветы на ферме мистера Хоукинса, в том конце поля, где разбился самолет, — сказала девочка.

— Где разбился самолет… — повторила Фелисйти.

— Да, мисс Фрей.

Фелисити снова опустилась на стул и уставилась на цветок. Девочка ждала, переминаясь с ноги на ногу.

— Можно мне идти? — спросила она наконец.

— Да-да, конечно, — ответила мисс Фрей, не поднимая глаз.

Девочка убежала.

Самолет разбился около года назад, тихим летним вечером, когда и люди, и природа готовились ко сну.

Самолет нарушил тишину своим воем. Он казался крестиком из серебряной фольги на фоне светлого неба. Фелисити, вопреки своей привычке не обращать на самолеты внимания, подняла голову и посмотрела на аэроплан. Вне всякого сомнения, он был красив, похожий на серебристую ночную бабочку. Он повернулся в. небе, и лучи заходящего солнца засверкали на его крыльях. Затем внезапно среди серебра вспыхнуло розово-алое пламя, и серебристая бабочка перестала существовать. Обломки блестящей фольги разлетались в разные стороны и падали на землю. За самым большим обломком, словно черный похоронный шлейф, тянулся дым.