Виталий Забирко - Тени сна (сборник)

— Бог мой, ты мокрый, ты совсем мокрый, — прошептала Она, но, как Ему показалось, еще сильнее прижалась к груди.

— Ты… — прохрипел Он и задохнулся, зарывшись лицом в Ее волосы.

— Не обнимай так крепко…

Она застучала в Его спину кулачками.

— Эй, парень, — хмуро сказал бармен, тряся Его за плечо. — Мы закрываемся.

Он очнулся.

Был поздний промозглый осенний вечер. На улице лил сплошной холодный дождь. Он сидел в каком-то подвальчике на высоком табурете, край стола немилосердно давил в грудь. В помещении было пусто, неуютно и страшно грязно: столы завалены объедками, уставлены пустыми бутылками и пивными кружками; пол представлял собой мозаику из слякоти, занесенной с улицы, окурков и плевков.

Он выбрался по осклизлым стоптанным ступеням в ночь и в пьяном возбуждении побежал по лужам посреди улицы под проливным дождем. Пустой, ярко освещенный автобус, надеждой маячивший для Него на перекрестке, перед самым носом насмешливо лязгнул дверьми и, шипя разбрызгиваемыми лужами, неторопливо ушел в штрихованную дождем ночь.

Дом запропастился где-то в угольных ямах города, Он его долго искал, блуждая, как в лихорадке, по ставшими вдруг чужими, незнакомыми, улицам. Но все же отыскал, вбежал в подъезд, стремглав поднялся на второй этаж и, тяжело дыша, упершись руками в стены, остановился перед дверью своей квартиры.

«У Нее есть ключ», — убеждал Он себя, глядя на закрытую дверь.

У Нее был ключ. Уезжая, Она забыла его отдать, а Он не стал напоминать. Все надеялся…

Непослушными руками Он открыл дверь и вошел. И, не включая свет, все понял.

Вода лилась с плаща на пол ручьями, растекаясь огромной лужей. Пьяная дурь ударила в голову.

— Нет… — прохрипел Он и ничком упал на чистую не разобранную постель. Прямо в плаще, мокром и грязном.

И продолжал падать…

«Не так это было, — вздохнул я. — Не посылал ты ей телеграммы. Напился — это было. И ливень был. А вот сон был уже потом, дома, а не в пивной…»

Я собрал листки и сложил их в папку. Не нужно было их читать. Ни к чему это. Только разбередил душу.

Я снова спрятал папку под ворох рукописей и посмотрел на будильник. Часа три у меня еще есть. Надо попытаться заснуть и поспать хоть чуть-чуть. Завтра будет трудный день.

Бросив на пол старое пальто, я выключил свет и улегся. Вообще на такой случай у меня имелся надувной матрац, но он хранился в комнате, а будить гостей не хотелось. Ничего, как-нибудь и так…

Из-за холодильника, наконец, выбралась Шипуша, подошла ко мне, обнюхала, и, недовольно урча, стала устраиваться на ночлег возле моей груди. Ночь — ее время.

Я погладил кошку.

— Не ревнуй, пожалуйста, — тихо сказал я ей. — Ты ведь моя единственная любимица…

— Ну, чего ты сидишь, чего не пишешь? — возмущался на стропилах беседки Лет. Он нервно топтался по перекладине руконогами; сверху сыпалась труха, а Волшебная Линза дергалась на шнурах, показывая то один уголок Светлой Страны, то другой.

Жилбыл поднял голову и посмотрел в желтые глаза Лета.

— Почему Государыня сегодня грустит? — спросил он.

— Вот и пиши об этом! На то ты и Летописец! — раздраженно крикнул Лет.

— Но я не знаю — почему.

— А ты и не должен знать, — отрезал Лет. — Твое дело описывать каждый день то, что ты видишь. Вот и пиши: «Сегодня Государыня была грустна…» Или — «грустила»? Ну, тебе виднее, как.

— А кому это нужно? — неожиданно спросил Жилбыл. Впервые он подумал об этом и задал вопрос.

— Как — кому? — опешил Лет, но тут же нашелся. — Кому надо, тому и нужно! А кому нужна жужилья радуга? Ты так скоро спросишь, кому нужна Государыня!

— Я спрашиваю не о том, — досадливо поморщился Жилбыл. — Послушай, Лет, а Летопись вообще кто-нибудь читает?

Лет замер на стропилах. С минуту он молчал, затем неуверенно проговорил:

— Кто-то, наверное, когда-нибудь прочитает…

— Лет, ты ведь здесь с самого начала, — сказал Жилбыл. — Ты помнишь первого Летописца?

— Да, — буркнул Лет. — Ты на моей памяти семьдесят четвертый.

— Так что, за все это время никто и никогда не брал читать Летопись?

На этот раз Лет промолчал, сконфуженно спрятавшись за стропилами.

— Значит, никто… — вздохнул Жилбыл. — А мне можно?

— Что — можно?

Из-за балки появился один глаз Лета.

— Почитать.

— А зачем?

Теперь уже два глаза Лета настороженно смотрели из-под крыши беседки на Жилбыла.

— Быть может, я узнаю причину, так расстроившую Государыню сегодня.

Желтые немигающие глаза Лета пыхнули неодобрением. Но сам он молчал.

— Что — нельзя? — спросил Жилбыл.

Лет отвел взгляд и неуверенно затоптался на стропилах.

— Вообще-то запрета нет…

— Так дай мне Летопись!

Лет медленно спустился по колонне на пол беседки.

— Может, не надо? — просительно протянул он.

— Надо, — усмехнулся Жилбыл.

Тенка, сидевшая на обруче на голове, подхихикнула, и Жилбыл погрозил ей пальцем.

Лет тяжело вздохнул и полез в нору. Отсутствовал он долго, но, наконец, выбрался назад, держа в руколапах плоскую деревянную шкатулку со свисающими с нее обрывками пыльной паутины.

— Может, все-таки не будешь читать? — снова жалостливо попросил он.

— Буду, — решительно сказал Жилбыл.

Лет горестно покачал головой и, смахнув паутину, протянул шкатулку Жилбылу.

— Бери. Только будь аккуратен.

Жилбыл вздрогнул. О том же предупреждала его Государыня. Многое знает она. И многое предвидит…

— Это вся Летопись? — изумился он, взяв шкатулку. На удивление, она оказалась практически невесомой.

— Вся. Шкатулка волшебная. Сколько в нее листов не клади, или сколько не возьми, будет одинаково.

Жилбыл поставил шкатулку на стол и открыл. Любопытная Тенка спорхнула с обруча и чуть ли не нырнула в шкатулку.

— Не мешай, — строго сказал Жилбыл, и жужинья послушно взлетела выше, зависнув в воздухе рядом с его головой.

В шкатулке мерцал белый туман, в котором плавала тоненькая стопка листов.

«Лишь зарделась заря над лугом, как жужинья Тенка…» — прочитал Жилбыл последнюю строчку на верхнем листе, и его брови недоуменно поползли вверх.

— Так это же я писал! — вновь изумился он.

— А кто же еще, — язвительно буркнул Лет. — Ты не с той стороны открыл Летопись. Переверни ее.

Жилбыл закрыл шкатулку и увидел, что резная вязь на крышке складывается в слова: «Конец Летописи». Он перевернул шкатулку. На другой стороне было вырезано: «Начало». С благоговейным трепетом он открыл крышку и увидел там выцветший от времени древний лист пергамента, исписанный мелкими витиеватыми письменами.